Письма от отца. Билсу плачет. Вскрывает конверты, читает. Слезы высыхают, вскипает злость.
«Помоги, пожалуйста, Они… Я уже писал тебе о нем, но ты не ответил… Он ходил в посольство и очень американцам понравился. Через месяц прибудет… Может быть, остановится у тебя, пока что-нибудь не подыщет…»
Билсу скрипит зубами не только наяву, но и во сне. Однажды просыпается с треснувшим зубом.
— Грохочешь, как бетономешалка, — жалуется Джив. — Ты зубами гремишь, крысы топают, как носороги, не заснуть!
Однажды ночью Джив проснулся и накрыл крысу в гулком жестяном ведре, на дне которого милый зверек обнаружил какое-то лакомство. Он спрыснул крысу бензином из зажигалки и поджег ее.
— Да угомонитесь вы наконец, мать вашу!!! — вопили сверху. — Дайте поспать, падлы поганые, суки гребаные!!! Чтоб вас… бать-мать-перебрать!!!
Об асфальт зазвякали бутылки, брызги осколков взметнулись с мостовой.
— Спросить про башмаки на Манхэттене, и я сказать, где купить дешевле всего.
Снова Саид-Саид. Откуда взялся?
— Спроси, спроси. Давай спрашивай.
— Да брось ты…
— Слушай, друг, — улыбается Саид. — Ты дом покинул, ты здесь, в Америке. Все, что хочешь, можешь получить.
Английский Саида заметно улучшился. Он даже две книжки читает. «Живи без забот» и «Искусство жить вдвоем».
У него уже двадцать пять пар башмаков. Иные неподходящего размера, но это не столь важно. Зато красивые.
Колено Бижу в полном порядке.
А если бы не зажило?
Но ведь зажило!
Может, плюнуть на эту Америку? Он бы вернулся. Пусть радуются.
Саид увлекся башмаками. Бижу погрузился в жалость к самому себе. Обнаружив в мешке басмати дохлого жука, он с трудом сдержал слезы, подивился чудесному перемещению существа в пространстве, сопоставил со своим дальним странствием. Этот рис в Индии мало кто может себе позволить. Надо было обогнуть земной шар, чтобы здесь поглощать то, что выросло там. Здесь любой нищий может наслаждаться этим рисом… даже и не наслаждаться, а воспринимать как должное. А вернувшись к месту его произрастания, ты сможешь лишь любоваться ростом и созреванием…
«Оставайся в Америке, пока можешь, — писал повар. — Копи деньги. Не возвращайся».
Глава тридцать первая
В марте отец Бути, дядюшка Потти, Лола, Нони и Саи направились в джипе Швейцарской молочной фермы в Даржилинг, чтобы обменять в библиотеке книги, пока не начались на склонах ожидаемые беспорядки.
Прошло несколько недель после ограбления Чо-Ойю.
Программа действий обещала:
заслоны на дорогах, чтобы парализовать экономику, не дать вывезти ни дерева из лесов, ни камня из карьеров; ни одна машина не пройдет;
день «Черного флага» 13 апреля;
семидесятидвухчасовую забастовку в мае;
отмену всех национальных праздников; к чертям День республики. День независимости, День рождения Ганди;
бойкот выборов под лозунгом «Западный Бенгал — чужая сторона»;
аннулирование всех налогов и займов (очень остроумно!);
сожжение соглашения между Индией и Непалом от 1950 года.
Непалец ты или нет, всем рекомендовано (читай: от всех требуется) поддерживать правое дело, покупать календари и кассеты с речами Гисинга (главный GNLF в Даржилинге) и Прадхана (главный в Калимпонге).
От каждой семьи — бенгали, лепча, тибетцы, сиккимцы, бихари, марвари, непальцы — все имеются в виду — приглашается (настоятельно) мужчина для участия в шествиях и для присутствия при сожжении индо-непальского договора.
Если же этими любезными приглашениями пренебречь, то… никто, разумеется, не желал, чтобы к нему относилось завершение этой фразы.
— А зад куда дел? — спросил дядюшка Потти, когда отец Бути вскарабкался в джип.
Он прошелся пристальным взглядом по фигуре друга. Отгрипповав, отец Бути превратился в ходячий скелет. Одежда висела на нем как на чучеле.
— Зад-то ты, милый, дома оставил! — беспокоился дядюшка Потти.
Священник уселся на надутый резиновый спасательный круг, чтобы предохранить свои дряхлые мощи от тряски. Столь же дряхлый джип представлял собой шаткое сооружение из нескольких стальных профилей да листов ржавой жести, древнего двигателя, раздолбанной ходовой части. Ветровое стекло покрыто сеточкой от ударов многочисленных камней, неизбежных на разбитой дороге. Машине двадцать три года, но отец Бути утверждает, что все рыночное новьё в подметки не годится его ветерану.