Нони через силу попыталась улыбнуться. В конце концов, с каждым может такое случиться. Каждый может вдруг увидеть, что центр мироздания стремительно удаляется от его собственного «я».
Глава тридцать девятая
Возможно, кульминацией отношений Саи и Джиана было их первое соприкосновение, бесконечно нежное, едва ощутимое. Саи не забыла его.
Помнила она и жесткий, отстраняющий взгляд Джиана во время демонстрации в Даржилинге.
И после этого что-то принесло его в Чо-Ойю! Он сидел за столом, как будто закованный в цепи. Как будто она преследовала его, догнала, сковала, засунула в клетку.
«Как я могла любить такую мразь?» — спрашивала себя Саи. Ее поцелуй не превратил его в принца. Этот превратился в отвратительную жабу.
— Что ты за человек? — удивлялась она. — Чем объяснить твое поведение?
— Я запутался, — промямлил он. — Я ведь всего лишь человек. Иногда я ошибаюсь. Извини.
Это «извини» взорвало ее.
— Ты человек! Ты ошибаешься! Ты извиняешься! Убийца тоже виляет хвостом и извиняется, но остается убийцей!
Естественно, он снова разозлился. Кто она такая, чтобы его поучать? «Горкаленд для горка! Мы освободительная армия!» Он мученик идеи, последовательный, принципиальный боец.
— Я не обязан это выслушивать! — крикнул он, вскочив и выбегая за дверь.
И Саи заплакала, потому что в его словах была неправедная правда.
Измученная военным положением, непрерывно думающая о Джиане, мучимая желанием быть желанной, она все еще надеялась, что он вернется. Она утратила навык одиночества.
С замиранием сердца перечитала «Грозовой перевал», еще раз перечитала последние страницы — Джиан все равно не появился.
На ступеньках возник похожий на сучок богомол.
Влез жук с неприлично красным задом.
Следующий — разобранный на части скорпион: вот колонна муравьев несет его ногу, вот появилось жало, а вот и глаз.
Джиан, однако, не появился.
Она отправилась к дядюшке Потти.
— Э-ге-гей! — приветствовал он ее с веранды, как с капитанского мостика.
Но он сразу заметил, что улыбалась Саи лишь из вежливости, и ощутил укол ревности. Не все понимают, что дружба самодостаточна, что она постоянней, верней, легче. Она всегда что-то дает и никогда ничего не отнимает, в отличие от иных, более летучих и горючих эмоций.
Чтобы подбодрить Саи, дядюшка Потти лихо грянул:
И ответный смех Саи тоже звучал как дань вежливости, а не как реакция друга. Конечно, этого следовало ожидать, он и ожидал этого. Он даже постарался дать ей понять, как следует вести себя с этой самой любовью, с ее декором и сутью, с сопряженными с нею печалями и потерями, как сопрячь эмоции с интеллектом, как предпочесть печаль тупому, как коровье мычание, счастью. Давным-давно, студентом Оксфорда, дядюшка Потти испытал любительское увлечение любовью. Он лазил в словари и энциклопедии, за сигарой и бокалом портвейна перечитал кучу литературы на тему любви, литературы психологической, физиологической, поэтической, порнографической; древнеегипетские любовные письма, тамильскую эротику девятого века; испытал радость преследования и радость ускользания от преследования. Во время практических занятий он нашел чистую любовь в грязнейших закоулках, куда полиция не отваживалась сунуть нос. Он сплетался в объятиях с Луисом и Андре Гильермо и Расулом, Йоханом и Йоши и с элегантной любовью по имени Умберто Сантамария. Некоторые любили его, но он не отвечал им взаимностью, других любит он безумно и безнадежно, но они не желали его видеть. Однако он не стал докучать Саи детализацией опыта своих юных лет.
Вместо этого он принялся скрести пятки, с которых посыпались чешуйки отмершей кожи.
— Как начнешь чесаться, дорогая, так уж не остановишься.
Когда Саи в следующий раз появилась в «Мон ами», все смеялись и гадали, радуясь просвету в темные времена.
— Кто этот счастливец? Высокий, бледный и красивый?
— Богатый?
Спасителем Саи выступил счастливый случай в лице обыкновенной простуды. Распухшие глаза и нос, покрасневшее горло спасли от жесткого падения с туго натянутого на головокружительной высоте каната любви. Можно было спрятаться в складки здоровенного мужского носового платка. Лола и Нони захлопотали с медом, лимоном, ромом…
— Ужасно, ужасно, Саи.