В первом часу, после обхода, санитарка, поднявшись на их этаж, сказала ей, что к ней пришли, и Лиза Осмолова, детская писательница, спросила, идет ли Наталья Михайловна на улицу и можно ли пойти с нею.
— Не знаю, очень холодно, я что-то мерзну, — пожаловалась Наталья Михайловна. — Пойдемте вниз, просто посидим там. Это, наверное, Таня.
Они спустились в комнату для свиданий, где было уже несколько больных с родственниками и где в углу, сжавшись, сидела Таня с обычным таинственным своим выражением, стараясь не показать, что то, что на нее смотрят, волнует ее. На нее смотрели почти все, ее вид был более странен, чем у находившихся здесь сумасшедших, и санитарка неодобрительно крутила головою.
Они сели рядом в углу. Таня стала расспрашивать Наталью Михайловну о здоровье.
В это время не сразу, неуверенно отворилась дверь из отделения. Придерживая ее, санитарка пропустила в комнату слабого старика в слишком большой для его исхудалого тела синей свалявшейся пижаме. Обритая наголо до блеска, обтянутая желтой кожей в красно-кирпичного цвета пятнах, неправильной формы — колуном — голова его низко свесилась на впалую грудь, он шел на подгибающихся коленках, волоча по полу ноги в разношенных пыльных шлепанцах, и поводил, как слепец, растопыренными руками.
Три женщины в углу с трудом узнали в нем давешнего сумасшедшего, так испугавшего их на прогулке. Он тоже как будто признал их, лицо его на миг озарилось прежней безудержной неземною веселостью, но тут же он сгорбился и поспешно отвел глаза.
Навстречу ему от стены поднялся коренастый человек с розовым, хорошо выбритым лицом и густой, когда-то черной, теперь поседевшей, зачесанной ровной волной назад шевелюрой. Белая крахмальная рубаха облегала его широкую грудь.
Встав, он неторопливо застегнул и одернул сверкнувший дорогим химическим блеском пиджак, какие недавно стали носить, и бросил с колен на стул рядом пальто на меховой подстежке. Движения его были тяжело пластичны — женщины в углу невольно любовались им, — и только манжеты, выехавшие далеко из-под обшлагов, придавали фигуре чуть-чуть деревенский вид. Но несомненно: если этот чело век и вышел из деревни, то с тех пор уже изрядно пообтерся в городе и сейчас принадлежал, скорей всего, к какому-нибудь министерскому начальству.
Старик едва полз, валясь всем телом на санитарку, но Наталье Михайловне почему-то показалось, что он лишь прикидывается, что не замечает гостя.
Тот сделал два твердых шага вперед, протянул толстые руки, отчего манжеты выехали еще дальше, и крепко обнял старика, беззвучно троекратно приложившись к его седой щетине. Не смущаясь, он затем несколько раз хлопнул его по сутулой спине, подмигивая санитарке, обнял старика за талию и повел, чтобы усадить на стул.
Старик изображал, что совсем не узнает его.
— Ну, как живешь? — спрашивал между тем у него громко, на всю комнату, не обращая внимания на остальных посетителей, навещавший. — Молодец, молодец! — похвалил он, хотя старик всего-навсего досадливо отдернулся. — Как кормежка? Ты смотри, ежели что, то мы сейчас все сделаем.
Старик хотел что-то сказать, но лишь зло выдохнул, видимо, все еще не понимая, какую линию поведения ему избрать.
— Ну а как отдых? — приставал гость, щуря глаз и не сбавляя нажима. — Развлечения как? Тут ведь, поди, не выпьешь? А?! — Он заржал и подтолкнул старика плечом. — Или пьют? Вот собаки, всюду пьют! У Ивана Анисимова брат в онкологический институт попал, так и там, говорит, пьют. Полжелудка ему вырежут, он пьет. С другой стороны, там, конечно, и делать ничего не остается, только пить. Или у вас все-таки не пьют?.. Ну а как домино, шашки, дают? Телевизор, кино показывают? Ты-то как времечко проводишь? Или книжки читаешь?
Он снова собрался было шутливо подтолкнуть его и захохотать, но старик наконец стряхнул с себя оцепенение, и в глазах его зажегся огонек:
— Я изучаю систему философии, — медленно, жуя тонкие губы, выговаривал он, поводя головой куда-то в сторону, мимо гостя.
Тот чуть удивился и хмыкнул:
— Вот как?! Ну что же… очень хорошо… Сами изучали. Законы знаем. Борьба материализма с идеализмом. Диалектика! Как же. Очень интересно. Молодец!..
Сумасшедший бросил на него взгляд, исполненный презрения.