– Товарищ Дунаев, как коммунист, согласился с предложением обкома партии. Да и не мог он отвергнуть его – дисциплина. Ведь ещё Владимир Ильич подчёркивал, что в партии главное – признание принципов демократического централизма…
Со стула встал тракторист Николай Селиванов, и Дунаев удивился: смотри-ка, тихоня извечный, а тоже руку тянет. По лицу Николая пробежала застенчивая улыбка, но сказал он твёрдо:
– А с нами, колхозниками, посоветовались? Ведь у нас тоже устав есть!
И снова тревожный рокот прокатился по залу.
Дунаев коротко усмехнулся:
– Зря вы шум поднимаете, дорогие товарищи! Я понимаю, что и вы, и я привыкли друг к другу, сдружились за эти годы…
Знал Дунаев, прекрасно знал, что сейчас поплывут по залу ухмылки – далеко не со всеми он сдружился, и здесь скорее больше недовольных, чем друзей, – но говорил спокойно:
– …Пришло время прощаться. Поверьте, не я виноват, что так случилось, не моя тут инициатива, но отступать некуда. Так что отпустите уж, как говорится, с миром…
Усевшись, он тотчас толкнул Фокина локтем в бок, прошептал: «Голосуй! Быстрее!»
Секретарь райкома подскочил как ужаленный и звонко воскликнул:
– Ну что ж, надо голосовать, товарищи. Кто за то, чтобы отпустить с поста председателя колхоза товарища Дунаева, прошу голосовать…
Дунаев опустил глаза.
– Кто против? – спустя некоторое время проверещал Фокин. – Принято единогласно.
«Ну, слава Богу! – подумал Дунаев. – Пронесло». А Фокин уже шёл к трибуне.
– А теперь, товарищи, вам надо избрать нового председателя. Мы посоветовались в райкоме, в парткоме колхоза и пришли к выводу, что лучшей кандидатуры, чем товарищ Стрекалов, нам не сыскать. Как считаете?
Кто-то крикнул: «Правильно!», и Фокин решил не снижать оборотов.
– Значит, будем голосовать?
Но тут в президиуме поднялся Иван Дрёмов, бледный, смущённый, и гулко пробасил:
– А куда спешить, на пожар, что ли? Ведь голову колхоза избираем, не задницу… – Колхозники засмеялись, а Иван рубанул ладонью воздух: – Сколько работает у нас Стрекалов? Правильно, мы его и знать-то не знаем, а в батьки суём.
– Предложение, предложение давай, товарищ Дрёмов, – закрутил шеей Фокин.
– Есть предложение… Товарищ Бобров, вот кто годится нам в председатели.
Словно глухой взрыв раздался в зале, и Дунаев скрипнул зубами от ярости: так вот кого, выходит, пригрел он на своей груди, разлюбезного Дрёмова. А ведь он считал Ивана преданным человеком…
Поднялся Николай Спиридонович Белов, вежливо произнёс:
– Вы меня давно знаете, товарищи колхозники, и о том, что на собраниях я не большой любитель произносить речи, знаете тоже. Но сегодня не могу удержаться и не сказать, что разумную мысль высказал бригадир. Знаю я товарища Боброва давно, с детских лет, и семью его знаю. Да чего вам рассказывать, тут в зале половина учеников Софьи Ивановны сидит… Впрочем, не об этом надо говорить. У Евгения Ивановича душа за землю мается, а это главное. Нам такого хозяина и надо.
Белов замолчал на секунду, перевёл дух, и Фокин понял, что надо бросаться в бой, иначе будет поздно. Он постучал пальцем по микрофону, крикнул:
– О товарище Боброве и речи быть не может. Он сейчас работает в школе, ушёл от колхозных дел да и…
Но снова заговорил Белов, и люди моментально притихли.
– Евгений Иванович… – Белов оглядел зал, словно призывал к вниманию, – не по своей воле из колхоза ушёл. Так, товарищи правленцы?
– Так! – крикнул Иван.
– Его заставили заявление написать. Вот он, – Белов показал на Дунаева, – и заставил, чтоб, значит, не мешал втёмную играть, есть у картёжников игра такая…
Сзади раздался смех, но Белов поднял руку и продолжил:
– В самом деле, люди, не настало ли время нам о нашей земле подумать? Ведь жить нам на ней…
– Давай Боброва сюда! – крикнул кто-то, и Степан Плахов начал протискиваться к выходу.
Вот чёрт, подумал Дунаев и с силой стукнул кулаком по столу, поднялся, навис над президиумом:
– Послушайте добрый совет, колхозники! Не годится Бобров в председатели, не годится! По деловым качествам…
– Это он ему за жену мстит! – крикнул кто-то, и искристый смех рассыпался по залу, а женщины в первых рядах захлопали в ладоши.
Дунаев понял, сейчас он, как в боксе, пропустил мощный удар и лучше пока сесть, отступить, чтобы не сделать ещё хуже.
А со стула тем временем поднялся конюх Игнатьев и, обращаясь к Фокину, сказал: