Николай Спиридонович был настроен приподнято и всю дорогу до города рассказывал Боброву разные забавные истории.
– Понимаешь, Женя, ведь каждый человек по-своему ценен, у каждого свой талант, своя искорка есть. Помню, был у нас председателем колхоза знаменитый Григорий Филиппович Шахов. В пятидесятых пошло это увлечение – создавать колхозы-гиганты, вот один из таких и появился у меня на родине. Возглавил его Шахов. Был он мужик высокого роста, с густыми бровями, пышной седой шевелюрой. Но самое главное, работал от темна до темна, и колхоз процветал, что очень удивляло начальство – грамотей-то Григорий был известный, всего четыре класса закончил. И если честно, то почти все успехи колхоза были только за счёт огромного трудолюбия председателя и его железной воли.
Ну и вот появилась однажды в его кабинете корреспондентша молодёжной газеты и прямо с порога:
– Интересно с вами познакомиться, очень наслышана! Говорят, вы совершенно безграмотный, а таким большим хозяйством руководите. Как это:
Григорий Филиппович вытаращил глаза, привстал из-за стола:
– Кто-кто богат?
– Кочубей, Кочубей, Григорий Филиппович! Классику знать надо…
Тогда Шахов зыркнул на неё из-под лохматых бровей:
– Знаешь, девушка, меня вообще-то по-всякому обзывают, но так, как ты, первый раз…
Девица засмущалась, покраснела и так бочком-бочком – к двери. А Григорий сидел минут десять, а потом как трахнет кулаком по столу.
– Ну, мать твою! Сегодня Кочубеем назовут, а завтра какой-нибудь Мазепой – и будешь на старости лет, как кобель какой на кличку отзывается. – Помолчал и добавил: – А вот если мадам эту взять да и не покормить с недельку, на много стихов у неё памяти хватит?..
Бобров рассмеялся, а Белов спросил:
– Хочешь ещё про этого самородка?
– Давай.
– Ну так вот, собираются по утрам у Гришки в прокуренном кабинете бригадиры, специалисты всякие, прочий колхозный актив, а потом, когда наряд отдан и люди направляются в поле или на ферму, председатель принимает граждан по личным вопросам: кому надо лесом помочь, кому кирпичом, тому грузовик нужен съездить за дровами, тому сена не хватило…
И вот приходит бабка, долго топчется в коридоре, а потом робко заглядывает в дверь и, заметив, что председатель один, потихоньку протискивается в кабинет.
– Ну, что тебе, Марья? – спрашивает Шахов.
– Кирпичиков бы, Григорий Филиппович, тысчонку! Печка у меня совсем завалилась…
Григорий Филиппович вскакивает со стула, начинает ходить по кабинету.
– Да где ж я тебе его найду, кирпич-то? Сегодня только об этом речь шла. На коровнике работы стоят, скоро скот под крышу ставить, а там ещё и стены не выведены. Нет-нет, иди, Марья, иди, езжай за кирпичом в город.
Марья тихо уходит, в коридоре останавливается, плачет. А тут мимо пробегает Николай, колхозный бухгалтер, хитрюга ужасный…
– Ты, чего, тётка Марья?
Ну, Марья сквозь всхлипывания и рассказывает о своём горе.
Николай смеётся.
– А ты к нему как обращалась, как к председателю или как к депутату?
– Да откуда ж я знаю, как… Попросила – он и отказал.
– Ты вот что, тётка Марья, шагай-ка к нему как к депутату.
– Да боюся…
– Шагай, шагай…
Через минуту Марья снова переступает порог кабинета и уже громче, чем в первый раз, начинает:
– Я к тебе, Григорий Филиппович, как к депутату пришла.
– Как к депутату? – переспрашивает председатель.
– Ага, депутату. Насчёт кирпича…
Шахов долго думает, а потом говорит:
– Это ты, Марья, правильно сделала. К кому же тебе ещё идти, как не к народному депутату. – И громко кричит: – Николай! Николай! – А когда тот появляется, приказывает: – Выпиши вот Марье тысячу кирпичей. Со стройки пусть отпустят. Да и машину пускай бригадир даст.
Марья пытается благодарить, низко кланяется, но Григорий Филиппович поднимает руку, перебивает:
– Это я тебя благодарить, Марья, должен. Меня в депутаты вы ведь избрали… – Такой вот сюжет.
Бобров весело рассмеялся.
Около института их ждал Артюхин, сразу же повёл в общежитие. Несмотря на жару, в красном уголке набилось много молодых ребят и девчат, и Бобров понял: не зря приехали.
Они сели за стол, Артюхин представил гостей, а потом сказал:
– Может быть, вы, Николай Спиридонович, начнёте? Белов сидел прямой, как столб, шея покрылась пятнами – наверное, волновался старик. Но заговорил он довольно уверенно, рассказал о своих записках, которые легли в основу статьи, о прошлой работе и вдруг умолк на полуслове.