— Правду, правду… доктор Цепков! — поторопилась она согласиться и тут же огорчилась, что никак не может вспомнить его имени и отчества. — Только я бы уточнила вашу мысль: и лечить научились, и вылечивать.
— Уточнение существенное! — Он улыбнулся. — А раз вылечивали, значит, возвращали в строй. А раз возвращали, то, значит, и сами участвовали в бою.
— Я это вначале трудно представляла, — сказала она, — с недоверием, как громкую фразу, принимала слова «и врач воюет», пока один умный человек не открыл мне глаза.
— Кто же? — заинтересованно спросил Цепков. Он умел искренне интересоваться чужой жизнью.
— Конев, Иван Степанович… — Надя замолчала, воспоминание омрачило ее лицо. — Под Гжатском в сорок первом. С фронта поступали раненые с ужасными увечьями. На моем столе как раз лежал красноармеец, изнуренный боями, и тяжелой раной. У него был выбит локтевой сустав левой руки. Непонятно, как держалась она на лоскутках кожи. Тут и думать было нечего — ампутация. Я приготовилась к операции — один удар, и все. Хорошо, что останется часть плеча. Но, сняв жгут, увидела, как запульсировала кровь. Артерия цела! Кисть руки стала теплой. Сердце мое сжалось. Представляете, доктор, одна секунда, всего одна, но поправить уже ничего было бы нельзя. А что можно сделать? Спасти! Выбито сантиметров пять кости. Но сосуды-то целы! И нерв, может быть, тоже… Нет, я никогда не простила бы себе эту ампутацию, никогда.
И Надя рассказала, как в это время, пока она раздумывала, к ней подошли начальник госпиталя, высокий седой полковник, и какой-то приземистый генерал в низко надвинутой на глаза фуражке. Полковник был хирургом и безошибочно нарисовал генералу картину ранения. Определил неизбежное решение — ампутация. И как удивился он, когда Надя — молодой врач — возразила ему. Молчавший до этого генерал вдруг необыкновенно оживился, обрадовался ее решению сохранить руку.
— И он вернется в строй? — энергично спросил он высоким голосом.
— Что вы! Но рукав у него все же не будет пустым… — ответила она.
— А из тех, что вы сегодня оперировали, сколько вернется в строй?
Она подумала.
— Треть, не менее трети.
— Да, хотелось бы больше! — бросил решительно генерал. — Не забывайте, нам не все равно, калекой станет раненый солдат или воином.
— Я помогаю людям. — Она рассердилась. — Разрешите продолжать?
Она уже заканчивала операцию, когда к ней подошел Жогин. Глаза его над марлевой повязкой глядели требовательно, как бы спрашивая: «Ну как, все сделала, что надо?» Она шила сосуды и не могла оторваться, лишь кивнула ему. «О чем ты говорила с командующим?» — спросил он. «Это был он?» — удивилась она, и руки ее дрогнули. «Да, это был Конев, Иван Степанович, командующий фронтом. Ты не узнала его?» — «У меня не было времени разглядывать». — «Дай я дошью, ты устала». — «Да… Спасибо! У меня дрожат пальцы».
Надя присела, опустив руки, а он стал молча работать. И, глядя на его руки, она думала, что это не руки, а какие-то живые точные инструменты, которые могут сделать все только так, как нужно, а не иначе, которые не торопятся, но ставят последнюю точку, когда ее и требуется поставить, не дрожат над каждым движением, чтобы не ошибиться, но и не ошибаются. «Никогда я не научусь так работать, — подумала она устало, — хотя бы половинку мне, одну половинку того…»
Закончив, он с осторожной нежностью погладил синюю, но теплую руку бойца, бурое от засохшей крови запястье.
— Ну, дружок, с рукой тебе повезло. Считай, что второй раз выросла, — сказал он. А когда раненого унесли, добавил, обращаясь к Наде: — В старину говорили: была бы кость, а мясо нарастет. С костью придется повозиться. И «мяса» почти нет. А решение ты приняла правильное, Малышка! — И снова спросил, о чем она говорила с командующим. Выслушав, заметил только: — Но мы не можем делить раненых на первый и второй сорт.
— Э-э, не понял твой Жогин! — оживился внимательно слушавший ее Цепков. — Речь идет о возвращении в строй. Боевой или трудовой. И чтобы меньше калек.
— Я и сама это скоро узнала, — согласилась Надя. — Если бы пришлось встретиться с Иваном Степановичем, сказала бы: «Вы были правы, товарищ маршал».
— Муж так и не объявился?
— Как в воду канул…
— Странно! — Цепков в упор посмотрел в ее болью наполненные глаза и, уходя от прежнего разговора, так же в упор поставил вопрос: — Работу выбрала?
— Нет, — ответила она и резко встала. — Не хочу устраиваться. Хочу, как всегда, получить назначение.
— Куда? Позволь узнать…
— Где больше всего нужна!
— Где? — Цепков потер широкой ладонью левый карман кителя. — Везде «больше всего». Область — это не госпиталь. — И пожаловался: — Везде у меня нехватки. — Он встал, осторожно, как бы извиняясь, прикоснулся рукой к ее плечу и сказал: — Сельская больница!