— Мне пришло на память, может быть некстати, грустное стихотворение Некрасова. Поэт писал о друге:
Вохминцев настораживается:
— Что вас беспокоит, доктор? В чем не уверены? Лучше об этом сказать сейчас.
— Вы что, считаете меня преступницей?
— Подождем, Надежда Игнатьевна, подождем. Так в чем вы не уверены?
— Я уверена в своих жизненных намерениях, но не уверена в том, что все их понимают. Странно как-то получается. Вот, скажем, идет человек к своей цели, и цель эта не эгоистична и не мелка. Живет для людей, не для себя. А что ждет его? Неприязненные взгляды.
— Себя имеете в виду?
— И себя тоже…
— Такие люди надоедают своими претензиями. Эгоистичные люди, неприятные, неудобные. Думает каждый лишь о себе, считая, что он — пуп земли. Другие от них устают.
Надя, не ожидавшая такого поворота, не нашлась, как сразу ответить. Слова прокурора оглушили. Значит, если человек живет не по указке, а что-то ищет сам, добивается, не иждивенец духа, а творец, он — эгоист, не дает другим спокойно жить. Неужели есть люди, которые думают так? Дрожжина, Цепков, Мигунов? Как они думают? Как думает Коровин? «Не высовывайся и будешь всем приятен». Так, что ли? Значит, надо быть удобным? Для кого? И спросила:
— Для кого я должна быть удобной? Или кто-то подобный мне?
— Вы же человек военный. Без подчинения и исполнения трудно надеяться на порядок.
Надя заметила, как гроб стронулся с места, четверо мужчин стали выбирать веревки.
— Порядок, по-моему, держится на обязательности и доверии.
Гроб наконец извлекли. Он стоял теперь на белом снегу, грязный и неопрятный от прилипшей к нему глины, чужой в этом мире.
Откуда-то появились сани. В них поставили гроб и долго шли за ним. Надя шла, споря про себя с Вохминцевым. Какой же жизни хочет этот человек? И если бы таким дать большую власть, во что превратили бы они наше общество?
Сани остановились у строения, занесенного по самую крышу снегом, — это был морг. Сейчас он напоминал лесную землянку. Старичок, замерзший окончательно, поманил к себе Лизку, и та без слов поняла — в мензурке заплескался спирт. Пустой гроб остался стоять в санях. Эксперты, Надя, Семиградов и Лизка спустились по обледенелым нехоженым ступеням. Светила керосиновая лампа, электричество сюда провести забыли. Взбодренный старичок работал сноровисто, а врач в полушубке то и дело заглядывала под его локоть и что-то писала озябшей в кожаной перчатке рукой.
— Прошу! — позвал старичок. К анатомическому столу вначале подошел Семиградов. Он долго стоял и рассматривал все, что было открыто перед ним. Подошла Надя, взглянула, быстро отошла в сторону.
— Спонтанный разрыв. Причина? Атония матки. Перегрузка во время родов. Кровотечение. Что ж, закончим? — Старичок вновь взглянул на Лизку. — Причина смерти была установлена правильно. Кто имеет другое мнение?
— Может… Мог остаться кусочек детского места. Он кровоточил и привел к смерти, — проговорил Семиградов. Побелевшие губы его с трудом двигались.
Старичок подумал мгновение и тихо попросил:
— Скальпель!
Предположение Антона Васильевича не оправдалось.
Надя вышла из морга, зажмурилась от яркого сверкания снега под солнцем. К ней подошел Вохминцев. С виду он был спокоен, но в выпуклых голубых его глазах нельзя было не заметить тревоги. В своем длинном коричневом пальто с блестящими пуговицами в два ряда и узенькими погонами он походил на военного, но военного ненастоящего.
— Вы слишком самонадеянны, доктор, — сказал он, не глядя на нее. — Вам это вредит.
— Самонадеянность, товарищ Вохминцев, это когда человек принимает решение, не имея на то права или базы, а стало быть, берет на себя лишнее или лезет в чужие дела без достаточного основания. Потом его решение отменяют как профессионально несостоятельное. Или он приносит большой вред, если его вовремя не отменят.
— Вот видите!
— Что «вот видите»? — Надю раздражал этот неумный человек, облеченный строгой властью. — И что вы копаетесь? Что вам от меня надо? Мне государство доверило лечить людей, охранять их здоровье. Я это делаю и буду делать до конца своей жизни. И если мне что-то мешает, я буду преодолевать. Преодолею и вас.
— И тут вы тоже самонадеянны…
— Почему? — Надя пошла в направлении административного корпуса. Вохминцев двинулся рядом с ней. — Почему? Вы трусливый и нерешительный человек. Вы боитесь промахнуться и потому выжидаете, когда человек еще и еще раз оступится. Тогда уж можно взять его за горло наверняка. Нависаете, как угроза. Мешаете жить.