Надя неторопливо ощупывала желудок. И вдруг руна ее застыла: вот! Так и есть: прободение желудка. На малой кривизне. Надо осмотреть: что там, в желудке? Забыла, как это все выглядит. Ну вот так. Она удалила пораженную часть. Сальник спас: в полость, кроме газа, ничего не проникло. Теперь зашить. И она ушила желудок. Если бы только это. А теперь ревизия полости живота. Кажется, все в порядке. Антибиотики нашлись, и она тщательно обработала всю полость.
— Зоя Петровна!
Зоя Петровна все поняла — она должна отдать кровь этой женщине.
Долго, очень долго готовились к переливанию крови, и вот наконец все… Надя присела на табурет, не замечая никого. На душе было смутно, как после первой операции, которую ей пришлось сделать в жизни. Что же такое случилось? Будто не было трех лет работы на войне… Будто не она сделала сотни операций на фронте, ассистировала академику Джанелидзе в военно-медицинской академии, которая размещалась в Новограде, и не она вела хирургическое отделение в госпитале… Что же такое?
— Пойдемте, Надежда Игнатьевна, вы отдохнете у меня.
— Спасибо, Манефа.
— Я помогу раздеться?
— Спасибо. Я вами довольна. Теперь установите капельницу. Сможете?
— Да перезабыли мы все тут. Такая жизнь. Да разве жизнь? А капельницу установлю.
Надя сняла забрызганный кровью фартук, потом свой халат, надела Зоин и пошла вслед за носилками в палату.
Скрипнула дверь, кто-то вошел. Надя оглянулась: «Сима! Кубышечка моя родная! Не забыла военное братство!» Но сказала сдержанно и строго:
— Ты? Уж не ждала. Думала…
— Ну как же я оставлю тебя одну? Выйдем?
Надя встала, взглянув в лицо Долгушиной, осторожно взяла ее руку, постояла. Часто лихорадочно билось у больной сердце.
Они вышли.
— Не спрашиваю, вижу, плоха. Зоя рассказала. Я ведь приехала час назад, заглянула — ты вроде дремлешь, и пошла к Зое.
— Нет, я не спала. Мне казалось, что я опять на войне. Первая операция, первое дежурство.
— Тут война у тебя будет не легче, чем та, что мы с тобой прожили. Наследство такое… Если останешься…
— Сима, не говори, а то я заплачу…
— Ну уж, у тебя слезу молотком не выбьешь.
Сима помолчала. Они вышли на поляну. Было уже утро, Поляна, больничный городок были еще в сумеречных тенях, но над лесом, в той стороне, где прогромыхал поезд, поднималась варя. Малиновый свет все больше захватывал край голубого чистого неба.
— Привезла пенициллин? В три часа ночи я ввела последнюю дозу.
— Едва выпросила в центральной аптеке.
— О шприцах не подумала?
— Неужто у вас тут нет?
— Мой один-единственный.
— И я свой оставлю. Уже два!
Они пошли по поляне, и скоро обе почувствовали, как захолодели ноги. Вначале не поняли, в чем дело, потом Надя догадалась:
— Роса…
— Роса! — Помолчали. — Ты думаешь, выживет?
Надя не ответила. Они шли по тропинке к тому месту, где круг больничных строений прерывался и где в пылу воображения она выбрала место для своего будущего домика. Зачем ей домик, одной-то?
— Должна выжить. Просто было бы глупо. Прожить такую войну… Четверо детей, У мужа ампутированы кисть левой руки, правая голень.
— Не худший вариант!
— Да. Было бы несправедливо, если бы она умерла.
— Ищи у смерти справедливости.
Они дошли до леса, постояли на том месте, на котором Надежда уже как бы видела свой дом.
— Река шумит, слышишь? — Сима ступила в лес и сразу потерялась в тени.
— Ты отдала Зое пенициллин?
— Да, — послышалось из леса. — Она сказала, что введет.
— Пошли, я всегда боюсь утра, лучше посидим там.
— Никогда бы не подумала, что тебя что-то может страшить. Сколько мы с тобой повидали!
— И все равно. Это хуже. Это — начало.
На поляне было уже светло. В больничных домиках кое-где закраснелись от зари окна.
— Решила? Обдумала?
— Некогда было. Не останешься на денек? Посмотрела бы. Может, приглянется.
— Мне уже глянется, — произнесла Сима слово, которое почему-то нравилось Надежде, она не раз слыхала его от нее. — Только я уже закабалилась. В Центральной поликлинике, как и хотела. Собирались обе — пришлось одной.
— Что поделаешь!
Надя торопилась в палату. Навстречу им выбежала Зоя, и по ее расстроенному лицу обе поняли, что случилось неладное. Надя сразу бросилась в палату, но Зоя остановила ее:
— Больная уснула… Уехал Михаил Клавдиевич. Сбежал. Ух, этот подлюга, Вася-Казак, тайком отвез его на станцию. Только что вернулся, распрягает. Спрашиваю: куда ездил? Молчит. А потом прислушался, поезд простучал, тогда и оказал: «Дед Михайло-то привет передавал…»