И должен быть и будет конец этим приемам вслепую: «Ну, голубушка, что болит?» — «Да все болит, доктор…» — «Ну все же, где больнее?» — «Везде больнее. Вся не могу». — «Давно ли началось?» — «Да недавно, совсем недавно…» — «Все же сколько дней?» — «До пасхи что-то в грудях закололо. Отпарилась. Кажись, пронесло. А тут иней в ночь… Спохватились: рассадник-то голый-голым стоит. С печки шасть — да на улицу. Так меня и охватило всю…» Сегодня это было. Катерина Филенкова из Никола Полома на ногах перенесла пневмонию, на коленках ползала, а огород посадила. Гордится: «Ах, какая овощь ноне, откуда что и берется. Осенью, ежели у доктора проруха будет с овощами, отделю…» До пасхи еще… А теперь половина июля. Всего-то ей сорок два года, а иссохла вся, тело дряблое, кожа потная, стетоскоп липнет, как к бумаге-мухоловке. Такие хрипы в верхушках легких! Плеврит? «Осенью, ежели проруха с овощами…» Надо еще дотянуть до осени.
Не привыкли тут обращаться к врачу. И врач не шел к больным. И это пресловутое «пройдет»… А надо, чтобы мы всё знали о тех, кто у нас на участке живет. А у нас даже рентгена нет, чтобы обследовать.
— Не сразу сказка сказывается, Надежда Игнатьевна. И что поделать? Все так работают.
— Вот и скверно, что так. Привыкли! И я привыкну, думаешь?
— Всякое бывает… Устают люди, сдаются.
— Ты права, устают. И мне тяжко. Вроде никогда я не чувствовала себя такой беспомощной. Ни тогда, когда впервые взяла в руки скальпель. Ни тогда, когда провела первую самостоятельную операцию. Ни тогда, когда были самые безнадежные случаи, как у того бойца с вырванными мышцами предплечья и разрушенным локтевым суставом. Был у меня, Зоя, такой случай на фронте. Спасла руку, а была безнадежна. У хирурга, если он не круглый дурак и взялся за свое, а не чужое дело, много, ох как много зависит от везения, а везение это все та же одержимость, подготовленность, способность быстро ориентироваться и принимать решения. Ну, а кто нам поможет, чтобы та женщина, скажем Катерина Филенкова, приходила в самом начале болезни, а ее тогда, когда уже поздно? Прежде врач должен к ней прийти. Но разве ко всем придешь? Где взять такие силы? Ездить, ездить, не слезая с коня? Но конь всего один на всю больницу, мерин Тиша, и тарантаса даже нет. Кто бы научил сидеть в седле. Седло видела на конюшне — должно быть, пристрастие и память о войне Васи-Казака… Что делать, с чего начинать, Зоя? Вы не просто старшая сестра, а еще и парторг. Комиссар или замполит, можно сказать.
Зоя поправила укладку косы на затылке, распрямилась.
— Как секретарь парторганизации, я пришла вам сказать: поезжайте поскорее в область, берите направление, потом в райздрав, а потом в райком. Дрожжина, секретарь, уже звонила и спрашивала: что, говорит, у вас за партизанка объявилась?
— Так и сказала — партизанка?
— Так. А ведь похоже.
— Пожалуй…
— И без зарплаты скоро останемся. Хорошо, есть чеки, еще Михаил Клавдиевич подписал.
— Да, я об этом и не подумала. Надо ехать в Новоград.
Едва они закончили разговор, вбежала Лизка Скочилова, выпалила, как с перепугу:
— Долгушина собралась уходить!
— Уходить? Как это уходить?
— Муж ей одежду привез… Ну, она оделась…
— Что за шутки, Лиза?
— Да никакие не шутки, Надежда Игнатьевна. Тут у нас такое бывает. Придешь на дежурство, а больной или больного и след простыл. Огороды приспели, страда, капусту рубить… А теперь вот сенокос.
— Позови мужа. Он еще здесь?
— Здесь.
Вскоре к окну кабинета главного врача, путаясь костылями в высокой траве, приковылял Долгушин.
— Заходи в кабинет, Алексей. Что же через окно поведем разговоры?
Инвалид нервничал: костыли его громко стучали в коридоре. Не успел он войти и сказать слова, как услышал тихое, но властное:
— А еще солдат-гвардеец!
Надя увидела, как руки Долгушина вытянулись вдоль костылей, а подбородок вскинулся. Ага, в нем еще жив солдат! Но тотчас он опомнился, сказал с укором:
— Надежда Игнатьевна, да вы что? Какой я солдат?
— Ты где был ранен? Под Харьковом? Так… Тебя кто вынес с поля боя? Санитар? Ах, земляк! Если бы не вынес, каюк бы тебе. Так? А ты вот бойца бросаешь на поле боя. Непонятно, какого бойца? Жену свою, Дарью. Увезти ее домой — все равно что бросить под огнем врага раненого друга. Она еще не окрепла, рана еще не закрылась, а ты ее домой.
— Надежда Игнатьевна… Да разве в войну в таком виде работали? На карачках ползали, а она благодаря вас все же встала. Хоть ребят будет дозирать. Совсем оголодали, малые.