Дома Надя нашла на столе записку Андрея для нее и для Фроси: «Заболел сменщик дядя Петя. Я ушел в срочный рейс…» Дядя Петя… Это машинист Петр Петрович Коноплин, длинный и тонкий как жердь мужчина под пятьдесят, где-то высоко вверху скворечником торчала на шесте-шее большая кудлатая голова. Андрей и дядя Петя — вечные спорщики… Ну что ж… Придется идти к Цепкову за приказом, так и не посоветовавшись с братом. Нехорошо как-то… И пока она обтиралась холодной водой, пока кипятила чай и обедала на скорую руку, мысли ее все время вертелись вокруг одного: нехорошо, что решает без Андрея. И в конце концов, вспомнив Дарью и утешив себя тем, что брат поймет ее, она, надев все тот же военный костюм, торопливо вышла из дома.
Надя не меньше часа просидела в приемной, пока Цепков принял ее. Вызвал всех, кто пришел и после нее, а о ней вроде забыл. Или секретарша не доложила? Она с этого и начала разговор, как только он пригласил ее. Цепков был неприветлив и молчалив, густые брови его нахмурены. Не обратив внимания на плохо скрытое недовольство в голосе Сурниной, Цепков указал ей на кресло, сам сел за стол.
— Во-первых, доктор, я на тебя сердит. Просил не выдавать меня? Просил! Что же получилось в результате? Сотрудники смотрят на меня как на своего подопечного. То с каплями набиваются, то с новыми кардинальными методами лечения сердца. И всякий раз о здоровье спрашивают, прежде чем доложить.
— Гордитесь, Иван Павлович, пекутся, а не приглядываются тайно, отыскивая прогрессирование болезни. А что во-вторых? — Надя все еще не могла успокоиться после долгого сидения в приемной.
— Не знаю, с чем пришла. На всякий случай застраховался вакансиями…
— Все же не поверили? — Надя засмеялась. — Ну и на том спасибо, что из числа друзей не выкинули. Разговор пойдет о другом, Иван Павлович. — Ей было приятно называть его так — «Иван Павлович». Он был ей по-отцовски близок, и что-то необъяснимое заставляло ему верить.
— О чем же? — заторопился он.
— Сначала, Иван Павлович, распорядитесь о приказе, — попросила она. — Я увезу его с собой. Надо в банке подпись оформить, а то больница останется без денег.
— Хорошо. — Бас его помягчал. Вызвал секретаршу и распорядился вместе с отделом кадров оформить приказ. И, подавая Наде лист бумаги и ручку, сказал: — Ради формальности — два слова: «Прошу назначить» и так далее…
— Назначьте, и все! — вскинулась Надя.
— Так ведь не армия, дорогая моя Надежда. Пишите.
Наде не хотелось писать заявление, оно портило ее настрой, весь смысл новой работы, порыв и готовность заменяли обычным трудоустройством.
— Голубушка, я тебя понимаю. — Цепков притронулся к ее руке, как бы доказывая, что разделяет ее мнение. — Меня обком партии сюда направил, если помнишь. А заявление все равно писать пришлось…
Надя подала ему заявление, он повертел его, положил перед собой на стол, как бы считая, что с этим еще не покончено, и приготовился слушать. Но Надя молча вынула из саквояжа заявку на медицинское оборудование, которую она составила втайне даже от Зои Петровны, и, встав и обойдя стол, развернула перед Цепковым свою тетрадь. Она увидела, как толстые пальцы его схватили тетрадь, стали нетерпеливо листать. Вернувшись к первым страницам, Цепков углубился в чтение. Надя не видела, менялось ли при этом выражение лица, но вдруг заметила, как морщинистая шея его стала наливаться кровью. Вот он кончил читать, повернул к ней лицо. Надя никогда не видела его таким расстроенным. Наконец он язвительно спросил: