— Не уволишь ведь! — засмеялась сестра.
Брат сразу остыл:
— Верно, не уволю. Как уволишь вечного деятеля? Давай сообразим картошку с тушенкой. Есть хочу, как паровоз на подъеме, только подбрасывай в топку.
Они вышли на кухню. Тут вдоль стен стояли столы — по одному на семью, столько же висело оцинкованных корыт, примусы и входившие в моду электрические плитки кучно толпились на огромной чугунной плите в змеистых продымленных трещинах.
— Пошуруй-ка в ящике, авось картоха найдется, — посоветовал брат, а сам вышел и тут же вернулся с банкой свиной тушенки. Картошки нашлось с полведра, видать, давнишней, уже проросла: Фрося купила на рынке, да так и забыла. Надя покачала головой, и брат понял ход ее мысли, сказал не столько шутливо, сколько серьезно: — Ну, вот, ты говоришь, что Фросю не надо увольнять…
А Надя подумала, что она скажет брату о своем отъезде?
Андрей взял банку тушенки, покатал на ладони.
— По прежним временам — состояние, а? — И тут же ловко вырезал донышко. На мрачной, задымленной кухне крепко и ароматно запахло тушеным мясом, приправленным лавровым листом и черным перцем. — Ах!.. — Андрей вздохнул и пошмыгал прямым хрящеватым носом. Поискал в ящике стола нож и стал помогать сестре чистить картошку. Намолчавшись в кабине паровоза, он не мог удержаться и, поведя плечами, как бы заранее извиняясь, спросил: — Закрывались-то как? Торжественно или так, втихаря? Помитинговали?
Надя подняла на него недоуменный взгляд, с грустью ответила:
— А кому митинговать? Странный ты! Никому уже не было нужно. Иные уходили даже не оглянувшись. — И попросила: — Налей-ка воды, поставь на огонь…
Брат поставил кастрюлю с водой на плитку, взял нож, выбрал картофелину покрупнее и вернулся к прежним мыслям:
— А не худо воздать бы должное, подвести итог: приняли столько-то, вылечили столько-то…
Наде показалось, что брат чуть-чуть подстраивается под нее, и она ответила не сразу. Но тут же отмахнулась от предположения и благодарно взглянула на него. Андрей будто и не заметил этого, положив перед ней очищенную картофелину, сказал, вставая:
— Хватит нам на троих-то… — И закончил разговор неожиданной и приятной для Нади мыслью: — Не забывай, чему в госпитале научилась. Я так думаю, в книгах бы описать да всем медикам наказать строго: изучайте и в жизни используйте. Тяжелая была школа у вас, кровавая, и тем более дорогая.
— Андрей, как ты это почувствовал? — удивилась Надя. — Я тоже об этом думаю.
— Все думают, у кого голова есть на плечах. А у кого нет, другую не приставишь. К слову, наш сосед и мой напарник Петр Петрович… Послушала бы, о чем он думает, уши повяли бы.
— О чем? Человек он до мозга костей рабочий.
— Рабочий! — озлился вдруг Андрей. — А что мы, рабочие, все одинаковые, как тормозные колодки у вагонов? Нет, сестра, и еще раз нет. Вот он, наш Коноплин, думает: войну пошабашили, чего теперь пупок надрывать? Пора, говорит, о себе подумать. Я ж его, гада, человеком сделал.
— Человеком… Ты его машинистом сделал. Разница…
— А ты думаешь, не человека, а подлеца можно сделать машинистом? Нет, ты это брось. — Брат расстроился, выбежал на крыльцо покурить.
Надя, нарезав, запустила картошку в кастрюлю, остановилась у окна. Засохшие метелки цветов сирени темнели свечками, торчали из блестевшей под светом зелени. Прав Андрей. Но где и как приложишь то, чему научилась? В Теплых Двориках? Чего там можно достигнуть? И тут же, глядя, как шевелятся листья под ночным ветром, подумала решительно: «Теплые Дворики? Пусть! Это мое. Там можно сделать все, что захочу. И сделаю». И хотя она, как всегда, была уверена в себе, но ответить на вопрос, что она там сделает, не могла. Не знала, что ответить.
Ужинали они вдвоем. Картошка дымилась на столе под старым оранжевым абажуром. Абажур надо было давно сменить, выцвел он и вообще наводил тоску и скуку. Когда выключили свет, потолок как бы падал, комната казалась ниже и теснее.
Едва они принялись за еду, как раздался стук в наружную дверь. Четкие и громкие шаги в коридоре замерли у их квартиры. Брат и сестра переглянулись: Фрося? Зачем ей стучать в дверь и идти по коридору парадным шагом?.. Но скоро все разъяснилось: после решительного стука в комнату вошел майор Анисимов. Прикрыл за собой дверь, встал по команде «Смирно», бросил руку к козырьку, поприветствовал, как и полагалось майору:
— Здравия желаю!
Андрей заметил, как сестра чуточку побледнела, губы ее плотно сжались, а глаза странно потемнели. Растерялась, пожалуй, даже испугалась — ее будто приковало к столу. И хотя Андрей не знал, как Надя относится к майору, все же симпатизировал ему. Дружелюбно оглядев плотную фигуру гостя с крутыми плечами, крупной головой на короткой шее, он встал из-за стола, шагнул ему навстречу и сказал: