— Теперь я скажу. — Андрей поднял рюмку. — За тебя, сестра, за твое счастье. Так я тебе хочу счастья!..
— Я присоединяюсь! — поторопился сказать гость. — Всем сердцем. — И первым опрокинул рюмку.
— Спасибо, Андрей! — сказала Надя, покрутила в пальцах рюмку, посмотрела на свет. — Спасибо за все. И за это тоже. — Она выпила до дна с каким-то отчаянием, брат не мог не заметить этого, заела севрюжкой, встала: — Чаю хотите?
Она вышла на кухню, поставила на плитку чайник, нашла заварку. И, ожидая, пока чайник закипит, уткнулась лбом в прохладное оконное стекло. На нее из темных глазниц в упор смотрели чужие, не ее глаза, грустные, с расширенными зрачками. Под окном блестела мокрая листва сирени — на улице шел дождь. Как несуразно все у нее получается: нет на сердце радости. Почему? С каждым днем рушится надежда на возвращение Жогина? Или с Теплыми Двориками она поторопилась? Или тупость майора вызывает в ней смертную тоску? Я чем-то обнадежила его? Чистейшая фантазия! У нас не было даже мало-мальски серьезного разговора, и он это отлично знает!
Надя выдернула штепсель из розетки — чайник уже сотрясался паром. На кухню выбежал брат, схватился за дужку, пожалев ее:
— Обожжешься! — Остановился, что-то выжидая. Сказал: — Майор христом-богом просит поговорить с тобой. Уж так заботится о тебе.
— Да слышала я все, Андрей.
— Так ответить чем-то надо…
— Ладно, отвечу.
Ей неприятна была эта мелкая суетливость брата, он явно не походил на себя.
Вернувшись в комнату и снова усевшись за стол, Надя, разливая чай, заговорила:
— Андрей, я не знала, как начать… Виновата перед тобой… А теперь вы… — она взглянула на брата, потом на майора, — вы оба заставили сказать все сразу. В жизни я уже устроилась. Так получилось, не посоветовалась с тобой, брат. — Она пододвинула Андрею чашку, положила большой кусок сахару, помешала ложкой. — Уже отработала неделю. Главный врач Теплодворской больницы. Звучит? Так что зря вы печетесь обо мне, майор. — Она поставила перед Анисимовым чашку и тоже положила сахар. — Так что… — Помолчала и вдруг сказала решительно: — Приезжайте в Теплые Дворики, ко мне.
Майор отставил чашку. На выпуклом лбу его выступил пот. Он старательно стер его, аккуратно сложил носовой платок, упрятал в карман. Спросил озабоченно:
— А что же я буду делать там, в селе?
— Уволитесь в запас. В селе работа найдется.
— Вы серьезно?
— А что?
— В деревню? Но у меня… важная работа здесь. И ты могла…
— Что я могу, об этом сама знаю. — Надя налила себе чаю, стала пить, обжигаясь. За столом все неловко молчали. Андрей затеял какой-то разговор, но он так и не склеился. Майор скоро откланялся и ушел. Андрей выпил чай. Убирая со стола недопитую бутылку коньяка, пожалел:
— Испортила ты нам обедню.
— Сами себе испортили.
— Допьем в другой раз, — успокоил себя Андрей. — Насчет Теплых Двориков ты серьезно?
— Что я там уже работаю — серьезно. — И она рассказала брату обо всем, что случилось с ней за эту неделю.
— Да, история, — задумался Андрей. — И с майором серьезно?
— С майором? А как ты думаешь?
— Ты его разыграла, я понял. Но он, по-моему, человек надежный, хотя… — Он не договорил.
— Нет, майор, нет! Не поедет он в Теплые Дворики! В один миг раскрыл себя.
— Того ждешь, Жогина?
— Жду. Но ты, Андрей, когда-то обещал не касаться моих личных дел.
— Обещал дятел сосну не долбить… Может быть, ты всю жизнь была у меня единственно близким человеком. Как же мне перестать о тебе думать? Был бы отец…
— И у меня никого, кроме тебя, Андрей. Знаю, сделал меня человеком. Мне за отца был.
— Люди из войны победителями вышли, а ты с чем?
— Я стала неплохим хирургом.
— Это верно. Согласен. А что получила? Ну хотя бы в район, а то — на село. Сколько жизней спасла, знаю. А для себя-то какую-нибудь жизнь приберегла? Не верю, что ни один, после Жогина, сердце не задел. А не задел если, да понравился, потом бы полюбился.
— Как тебе это объяснить, Андрей? Любовь, мне кажется, нельзя растасовать: этому столько, другому столько. Этот на сейчас, а тот на потом. Не знаю, права я или нет, только думаю, любовь — это… Или она есть, или ее нет. К Жогину она осталась. Ну ладно, я иду спать. Завтра уезжаю к себе. Понимаешь, что это значит: к себе?
Она ушла в свою комнату. Здесь едва помещалась узкая железная кровать, стол и два стула. Под марлевым покрывалом на стене небогатый гардероб женщины военного времени, не требовательной к нарядам. На этажерке книги. Она подошла. Среди объемистых медицинских учебников и работ по хирургии затерялись тоненькие книжечки стихов и поэм Некрасова. Еще отец рассказывал, что мать любила стихи этого поэта. Пальцы пробежали по знакомым даже на ощупь корешкам книг и остановились в конце нижнего ряда. Вот она, мамина «академия». Страницы пожелтели, обветшали, но Надя, как и прежде, смотрела на них настороженно, будто ждала раскрытия какой-то неведомой тайны.