Юноша осекся. Его гневная тирада однако вызвала у Гастина вполне закономерное любопытство.
— Не любила, говорите? — вкрадчиво поинтересовался он. Николай кивнул.
— Да все знают: за деньги она вышла. А отец ее почти без приданного взял за связи ее папаши. Больше-то у них ничего и нет, кроме имени да полезных знакомств. Можно сказать, — он неприятно, зло улыбнулся, отчего лицо его некрасиво исказилось. — Мы ее купили. Только денег таких моя мачеха не стоит. Единственное приобретение отца, что не принесло нам никакой пользы. Ляпецкие, они только просить могут и кичиться своим происхождением. Толку от них ноль.
Гастин задумчиво повертел грифель в руках.
— Но с чего вы взяли, что ваша мачеха способна совершить подобное преступление? Все-таки она просто слабая женщина…
— Змея она двуличная, а не женщина! — перебил капитана наследник. — Ни ума, ни сил больших не надо, дабы отравить нелюбимого мужа. — Он сжал кулаки, замолчал на мгновение, а затем продолжил еще более злым голосом: — Постыл он ей был. Все знают. Ее даже обслуга жалела, я сам слышал. Отца им значит не жалко, а эту! Одна Аглая тогда меня понимала и поддерживала. Она оказалась в большей степени предана дому Мережских, чем даже мой отец! Но она верная. Честная. Уж и отец умер, а она хранит наш дом. Слова злого никому не сказала, и этой тоже. Прислуживает, как положено, слушается беспрекословно. А стоило бы вывести ведьму на чистую воду! Лицедейку! К отцу все вечерами с кофе этим бегала, а когда целовал он ее, кривилась вся! Оттого и не понесла. Я думаю, ходила она куда-то, чтоб ребенка от отца не иметь. Он только недавно волноваться по этому поводу начал. Хотел к лекарю ее отвести хорошему. Но не успел. Может, потому и…
Юноша многозначительно замолчал, давая Гастину возможность самому прийти к логическому выводу.
— Вы можете сообщить нам что-то еще? — спросил капитан. Офицер отрицательно покачал головой и встал.
— Вы ее арестуете? — с надеждой посмотрел он на гостя.
— Будут доказательства — арестуем, — заверил его следователь. Николай в ответ очень зло улыбнулся.
К ужину явился отец. Один. Для Екатерины это оказалось крайне неприятной неожиданностью. Обычно Аристарх и Мария Ляпецкие очень успешно проводили в семье политику двойного напора: «жесткого» и «доброго», добиваясь вдвоем больших успехов в убеждении детей и родственников. Оба супруга происходили из инкнесских фамилий (согласно глупым древним легендам в инкнессах течет кровь правящей династии, не зря в иерархии родов они стоят на вершине), что наложило огромный отпечаток на их мировоззрение и отношение к людям, стоящим ниже их. Их гордыню, тщеславие и стремление к самолюбованию не переплюнули бы и подобные пороки семьи правящего Великнесса — Алексея 3 Миротворца, хотя о нарциссизме и эгоизме его дяди Константина, например, ходили легенды. Тщеславие и стремление возвыситься позволили этим двум людям без малейшей толики любви по отношению к друг другу или собственным детям создать очень крепкий тандем. Несмотря на исключительно меркантильные истоки своих поступков, они тем не менее произвели на свет двух дочерей: Марию (названную в честь матери) и Екатерину (поименована в честь известной прапрапра…, вышедшей замуж за младшего принца из великнесского дома) и гордость их семьи, наследника фамилии — сына Георгия. Появление в ее доме только одного из супругов изрядно озадачило и даже напугало Катю. И хотя строгую мать с ее вкрадчивыми уговорами и лживой двойной философией она изрядно побаивалась, непреклонный и вспыльчивый отец порой наводил на нее гораздо больший ужас.
Аристарх Ляпецкой оглядел дочь внимательнейшим образом и сам налил себе вина.
— Рассказывай.
— Что?
— Почему сказала, что не беременна.
Катя не скрывала своего удивления.
— Как есть, так и сказала.
Инкнесс нахмурился. Бокал с вином со стуком был поставлен на стол, за которым они сидели.
— Отчего так уверена?
Катя покраснела.
— У женщин есть свои способы узнавать такие вещи.
Катерине хотелось закрыть лицо ладонями. Стыд-то какой! Говорить о подобном с собственным отцом!
Аристарх замолчал. Посмотрел за окно, на дочь, опять за окно.
— Пришлю доктора, — сказал он наконец после некоторых раздумий. — Посмотрит.
Катя почувствовала себя помидором. Щеки пылали.
— Не стоит. Я…
— Стоит! — широкая мужская ладонь хлопнула по столу так, что чашки с блюдцами подскочили, жалобно звякнув. — Еще как стоит! Тут дело не чисто, и кто виноват, я выясню.