— Конечно! — возмущенно ответила вдова ему в ключицу.
— Замечательно! Тогда я, с вашего разрешения, вернусь к делам. Хорошо?
Катя угукнула. Ей было нестерпимо стыдно и…приятно. Приятно стоять в кольце его рук, спрятав голову у него на груди. Евстафий никогда ее не обнимал. Ее вообще никто не обнимал по-настоящему.
Жуткое в своей интимности сравнение заставило Катю в ужасе отшатнуться от Климского.
— Идите. Светлой стороны.
— Светлой стороны, инкнесса.
Дверь за Михаилом закрылась, но вдова еще долго смотрела ему вслед. Накинутая на ее плечи шаль отчетливо пахла терпкими мужскими духами.
— Я не хочу.
— Надо.
— Послушайте, она просто испуганная запутавшаяся девочка. Зачем этот фарс? Вы же сами считаете, что она не при чем!
— Вот и проверим. Тебя взяли, что бы ты был вхож в этот дом и все знал — это твоя работа, за которую тебе, между прочим, платят. Вот и выполняй ее на те деньги, что получил.
— И как я это сделаю?
— Какая разница? Хоть под юбку ей лезь. Она вообще должна тебе на шею вешаться после старика-то. Княгиню Шалимову ты же вывел на чистую воду именно таким образом, так в чем проблема?
— В том, что это ложный ход. И она не Шалимова, побывавшая в постели половины мужчин столицы.
— Во-первых отрабатывать всегда надо сразу несколько вариантов. Во-вторых, некоторые люди лицедействуют получше тебя, так что никогда не верь милому личику. В-третьих, это твоя профессия, а все, входящие в группу, должны быть при деле. Не посылать же мне тебя очаровывать инкнесса Аристарха Ляпецкого?
— Кстати, что там с ним?
— Да странная история. Рвет и мечет. Но не только по поводу наследства. Кажется, он полагал, что дочь беременна от Мережского, и очень рассчитывал на это в борьбе за деньги зятя. А информация оказалась ложной.
— Думаете, пила что-то?
— Пасынок тоже считает, что она разжилась особыми травками, чтобы не понести от мужа. Но зачем ей это? Ведь для нее наоборот рождение ребенка выгодно. Очень даже выгодно.
— И? Случайность? Не употребляла?
— Да нет, пила. Вопрос в том, знала ли она, что она пьет…
— Проверить прислугу?
— Проверять надо всех. Мережского травили целенаправленно. Это было очень хорошо спланированное преступление. И нам надо найти убийцу. Так что, иди, очаровывай. Только сам не очаруйся.
— Шли бы вы…на Темную сторону.
Шершавые пальцы коснулись щеки. Скользнули на шею…
— Катя…
Она перехватила его руку. Как Михаил оказался в ее спальне? Где Ульяна?
Мужчина наклонился и поцеловал ее в уголок губ.
Ей стало приятно.
И страшно.
Ей просто хотелось обнять его, уткнуться носом ему в грудь и так заснуть. Потому что с ним было спокойно и тепло. Но…
— Катя…
Его рука соскользнула с шеи на плечо и ниже…
Но было что-то неправильное и…привычное в том, что она видела. В том, что она чувствовала. Словно ее обнимал не Михаил, а…Евстафий.
Лицо мужчины дернулось, исказилось. Черты его плавились, менялись, приобретая очень знакомый вид. Побледневшая кожа начала отваливаться кусками прямо ей на ночную рубашку.
— Соскучилась, жена?
Катя завизжала.
И тут же ее накрыло волной. Она попыталась вдохнуть, но не смогла. Попробовала подняться наверх, взмахнула руками, но только больно ударилась обо что-то фарфоровое. Тело ее конвульсивно задергалось, девушка опять вскрикнула — и грудь ее наконец наполнил воздух, а глаза открылись.
Над ней стояла Ульяна с пустым графином из-под воды. Стоило Кате судорожно вдохнуть, как та поставила посудину на стол и, сцепив руки в замок, подняла их над головой — поза церковников и обращающихся к Отцу всего живого.
— Ох, ожила! Ожила! Я уж думала, хоронить рядом с хозяином будем!
Мережская вздрогнула. Вытерла рукавом мокрое от воды лицо, села.
— Что случилось?
Служанка поцеловала сложенные в замок руки и стала менять хозяйке мокрые подушки на сухие.
— Что-что, — буркнула она. — Стонали вы, а потом как закричите, забьетесь в припадке, что я уж, думала, все, церковника звать пора. Вылила воду на вас со страху. А вы и очнулись.
Катя слезла с кровати. Нашла в шкафу новую ночную рубашку, стала переодеваться.
— Спасибо, Ульяна.
Женщина не ответила, только недовольно поджала губы. Покосилась краем глаза на тело хозяйки, заметила пару синяков и еще сильнее нахмурилась. И когда только миловаться успевают? Графиня ж все время на виду, вроде. Если б сама не видела вчера, как обнимались в библиотеке, может и не поверила б Дунькиным сплетням, а уж теперь-то и вовсе все ясно…