— Не хочу.
— Катенька, это просто неприлично.
Слова инкнессы вызывали лишь раздражение и затаенную обиду. О собственных детях Ляпецкие думали гораздо меньше, чем о нормах приличий или обеспечении достойного положения в обществе.
— Мне все равно. Говорите, что хотели.
Инкнесса и инкнесс переглянулись. Георгий поджал губы, что действительно делало его чрезвычайно похожим на отца.
— Одичала совсем, — внес он свою лепту в разговор.
— Катенька, что с тобой? — Мария Ляпецкая встала. — Была такой хорошей девочкой! А теперь заколдовали словно!
Княгиня Ивлеева фыркнула.
— Мы ж не в Кровавом столетии живем. Выродились чародеи. Сейчас таких и не найдешь, чтоб человека заколдовать могли. Они если на что и способны — пилюли делать, да управляющие круги на самоходные кареты заговаривать.
— Не скажи, — влез брат. — Это на нашем, «северном» лепестке континента хорошего чародея не сыскать после Инквизиции. А вот говорят на Тюльпане есть целые общины.
Княгиня поморщилась.
— Тюльпан — это южный лепесток?
— Восточный.
Екатерина смотрела на разговор, ведущийся без нее, с горькой улыбкой. Вот так всегда и было. А ведь Мария когда-то могла обменять все это лицемерие на тихую жизнь с любимым человеком…
Любимым ли? Что чувствовала ее сестра тогда, шесть лет назад? Простую увлеченность? Зачем же она так рьяно поощряла ухажера, если не собиралась за него замуж? А если любила, то почему не бросила все ради любви? И как она могла его сегодня не узнать!? Даже Катя его узнала с первого взгляда! Хоть и не виделась с ним около пяти лет. Когда на втором году замужества она приехала к Лизе в гости, Михаил как раз отбыл в соседний город отстаивать интересы очередных просителей. Возможно, это отнюдь не было случайностью, но так действительно всем троим было проще.
— Катя, ты осознаешь, что этот малоизвестный человек не поможет тебе добиться наследования хотя бы половины имущества Мережского? — мать всплеснула руками. — Я тебя не понимаю! Ты вообще собираешься бороться?
Она не хотела бороться. И не умела. Ей бы сбежать от этой войны куда-нибудь подальше!
— Какая разница? — Катя пожала плечами. — Есть завещание.
— Опять завещание! — возмутилась мать.
— Вот! — Аристарх встал и показал на дочь трясущейся от ярости рукой. — Полюбуйся! А ты говоришь, «поговорить», «убедить», «по-хорошему»! Погляди на эту отлучницу! Изменницу! Предательницу! Ей плевать на наши долги, наше бедственное положение. Плевать на угасающее величие нашего рода! Я что зря отдавал ее Мережскому? Да я дождаться не мог, пока он умрет! Да если б не счастливый случай, он того гляди и еще нас пережил бы! А теперь из-за соплей этой жалкой вертихвостки мы теряем единственный шанс на обеспечение достойного существования столь древней фамилии!
Феномен высшего света: недостойные рассуждают о достоинстве, лицемеры и предатели — о благородстве. Катерина на одном из балов, куда муж ее привез не столько из-за развлечений, сколько ради встречи с нужными людьми, познакомилась с княгиней Дорогобужской. Та весь вечер смеялась над некой девицей Тальской, настолько открыто выражающей свою увлеченность богатым франтом князем Бедьевым, что большинство обитателей столицы было уверено в их интимной близости. Когда ночью уставшая от шума Екатерина вышла в сад прогуляться, у одной из беседок, откуда доносились стоны и вздохи, она заметила туфли Дорогобужской. Их ни с чем нельзя было спутать — княгиня заставила обувного мастера обшить ткань хрустальными украшениями. Подобные "хрустальные" туфельки на тот момент во всем мире имела одна женщина в мире. И женщина эта, недавно порицающая распущенность влюбленной девочки, с упоением предавалась греху с посторонним мужчиной. Когда на обратном пути Катя повстречала князя Дорогобужского, то не знала, куда девать глаза, и вместо того, чтобы поприветствовать знакомого, просто пробежала мимо.
«Кто не умеет петь — тот критикует соловья,
У кого нет стыда — поборник чести,
Трус рассуждать будет о мести,
Брызжа слюной: — Да я б! Да я!…»
Так писал Кричер почти два века назад. Кажется, ничего в мире за эти столетия не поменялось.
— Следователь сказал, что скоро дело будет закрыто, — сообщила «вертихвостка». — А, следовательно, завещание — оглашено.
Ляпецкой сел.
— И кого они подозревают?
— Меня.
Мать и сестра вскрикнули. Брат хмурился, барабаня пальцами по инкрустированному беридами эфесу шпаги. Где только они деньги нашли на такую отделку?
Аристарх задумался.
— Это я решу! — он хлопнул в ладони. — Есть у меня один интересный человечек, который передо мной в долгу. Отмоем тебя, не переживай.