А н д р е й И в а н о в и ч. Я и сам так думаю, Николай Николаевич… Да надо же делать что-нибудь? Ведь жизнь наша хуже нищенства… Каждый хочет урвать себе. Дядя ловит квартирантов и отбирает у них деньги. Всех подозревает, оскорбляет, мучает. Я из сил выбился, Николай Николаевич, – погубит нас это проклятое наследство!
А д в о к а т. Да, дедушка ваш и при жизни был крут. А после смерти оказался ещё хуже.
А н д р е й И в а н о в и ч. При дедушке гораздо было лучше. Мы жили впроголодь, но определённой жизнью. А теперь и не знаю, как жить, как себя держать?.. Мы все измучились… Я так не люблю ссор, брани, неудовольствий… На всё готов… Мне много не надо… Лишь бы хорошо было всем.
А д в о к а т. Прокопия Романовича я понимаю: это скряга и самодур в одно и то же время. Но кто является для меня, так сказать, психологической загадкой – это покойный дедушка ваш в момент духовного завещания.
А н д р е й И в а н о в и ч. А я дедушку понимаю… Ведь вы же знаете, как он в молодости жил. Первый дом его был – губернаторов принимал. Праздники на всю губернию устраивал. А потом к старости ходил по базару – рухлядь собирал. Дядюшка, ему сейчас шестьдесят два года, на глазах его превратился в такого же скрягу. Мой отец умер молодым – и неизвестно ещё, что бы из него вышло. Дед часто говорил: через двадцать пять лет все вы будете такими, как я… Вот потому он и написал своё завещанье. Боялся, что в молодости мы размотаем его миллионы. Ну, а когда состаримся, так же, как и он, начнём собирать по улице гвозди… (Прислушивается. Слышен кашель. Вздрагивает, меняется в лице.) Дядя идёт… Пойдёмте пока ко мне… Если он увидит нас вместе… тогда всё пропало…
Быстро уводит его в левую дверь. Входит Прокопий Романович. Одет не то в халат, не то в поношенное пальто, в руках толстые конторские книги, у пояса связка ключей. Сзади его идёт Анна Васильевна.
П р о к о п и й Р о м а н о в и ч (идёт к столу). Книги все будут храниться здесь… а ключи будут у меня… (Кашляет.)
А н н а В а с и л ь е в н а. Так-то лучше, Прокопий Романович, так-то лучше…
П р о к о п и й Р о м а н о в и ч. Никому верить нельзя… все воры… каждый шалопай тащит…
А н н а В а с и л ь е в н а. Как тащут-то. Ох как тащут!
П р о к о п и й Р о м а н о в и ч (запирает книги). А ты, Васильевна, поглядывай за ними… Я тебя поблагодарю… довольна будешь… Нечего тебе им служить-то…
А н н а В а с и л ь е в н а. Я и так, Прокопий Романович, как родная о вас болею. Добро не моё – а жалко, коли на ветер бросают-то.
П р о к о п и й Р о м а н о в и ч. Разве заметила что, Васильевна… (кашляет) говори… есть, что ли?..
А н н а В а с и л ь е в н а. Да уж и не знаю, как сказать-то, Прокопий Романович. Боюсь, поверите ли, не рассердитесь ли?..
П р о к о п и й Р о м а н о в и ч (весь настораживаясь). Говори, Васильевна, говори…
А н н а В а с и л ь е в н а (шёпотом). Симка за квартиру с Сойкина деньги получил.
П р о к о п и й Р о м а н о в и ч. С Сойкина? Сколько?
А н н а В а с и л ь е в н а. Десять рублей… Я Андрею Романовичу сказывала: что, говорит, за важность – мы все хозяева.
П р о к о п и й Р о м а н о в и ч (сжимая ключи). Я хозяин!.. Я старший!..
А н н а В а с и л ь е в н а. Уж что говорить, Прокопий Романович, кто ж и хозяин-то, как не вы… Вы Симку-то к рукам бы прибрали, нечего ему тут по бульварам шляться. Пусть бы дома сидел. Дело бы ему какое ни на есть нашли.
П р о к о п и й Р о м а н о в и ч (пристально смотрит на неё). Чтобы дома, хочешь?
А н н а В а с и л ь е в н а. Избалуется… Я как мать, Прокопий Романович…
П р о к о п и й Р о м а н о в и ч (наклоняется к ней). По-твоему сделаю… Заставлю… (Кашляет.) Слышь ты… А мы с тобой заодно будем. Ты за ними смотри. Глаз не спускай… Понимаешь, Васильевна?.. Согласна, что ли?..
А н н а В а с и л ь е в н а. Да я всегда, во всём, кажется, Прокопий Романович…