— Если ты всегда будешь такой покладистой, я подумаю, что выиграл по трамвайному билету.
Мы шутили, обменивались колкостями, но я чувствовала, что и в самом деле небезразлична Федору. Более серьезным словом обозначить его чувства я отчего-то побоялась. В таком случае мне пришлось бы сплюнуть и постучать по дереву, а это было бы уж слишком явно.
— Ладно, шутник, скандала захотелось? Будет тебе скандал!
— О нет, я ошибся, милая леди, простите, бес попутал, затмение нашло, смиренно прошу прощения… А чем это так вкусно пахнет?
— Тебе скажи — тебе захочется.
— Бегу в душ. Я понял, здесь кормят только чистых телом ментов.
Он вышел из ванной выбритый, благоухающий дорогой туалетной водой. Красивый, у меня даже дух захватило. Вот только усталость из глаз, видно, не смывалась.
— Боже мой! — Он остановился в дверях кухни, будто не веря своим глазам.
— Первое будешь?
— Канэшна, — сказал он с грузинским акцентом. — Я все буду.
Он поставил на стол бутылку водки и бутылку кока-колы.
— Не отметить наш первый семейный ужин нельзя, но в круглосуточном магазине как назло ни хорошего вина, ни шампанского. Я еще подумал: тоже мне жених, с водкой домой прется, точно в гости к боевому товарищу. Зато эта водка мягкая, легкая и с колой прямо-таки проскакивает в желудок!
Он посмотрел мне в глаза.
— Ты тоже не ужинала?
— С Лерой я немного поела — составила девочке компанию. Но для хорошей закуски место, конечно, оставила.
— Меня ждала?
— Нет, Александра Бойко.
— Боюсь, в таком случае тебе бы пришлось умереть с голоду.
— Что, он тоже убит?
— Врачи на все вопросы головами качают: вряд ли выживет.
Он разлил водку по рюмкам.
— За что выпьем?
— Ты же сказал: за наш первый день.
— Пусть он будет не хуже остальных.
Позже, в постели, лежа на его плече, я спросила:
— А ты наконец надумал мне рассказать, что сегодня произошло между Далматовым и Бойко?
— Обязательно, — заверил он и тут же заснул.
Что еще оставалось делать, как не последовать его примеру.
Глава шестнадцатая
Мы оба спали как убитые. Федор даже проснулся только по звонку будильника, поставленного на половину седьмого. Эти полчаса я выторговала у него с превеликим трудом и теперь была уверена, что чувствую себя более-менее сносно лишь благодаря им.
Федора я покормила завтраком, и он, уходя, поцеловал меня, потом слегка отодвинул от себя и сказал строго:
— Валерию не балуй, не давай ей залеживаться. Пусть встанет в половине восьмого, сделает зарядку…
— Хорошо-хорошо, товарищ майор, разберемся.
— Сегодня постараюсь прийти пораньше. А ты сиди дома.
С этими словами он ушел, а я подумала, что Леру не стану будить раньше, если сама не встанет. Завтрак себе ей готовить не придется, я уже все приготовила. А умыться и одеться — хватит десяти минут. Вполне успеет, если встанет в восемь, — до школы идти минут пять.
Я вымыла посуду, походила по кухне — что-то мне мешало. Я никак не могла слиться, что ли, с окружающей обстановкой, почувствовать ее в себе… То есть я продолжала ощущать и свои отношения с Федором, и свое присутствие в его квартире как нечто инородное, мне несвойственное… Может, Федор просто поторопился сделать мне предложение, потому что считал, что должен был это сказать?
Я, например, знала одного журналиста в окружении Коли Дольского, который был женат пятым браком и старался жениться на всех, с кем спал. Браков оказалось пять не потому, что именно столько у него было женщин, а потому, что у некоторых хватило ума отвечать браколюбцу отказом…
До пробуждения Валерии у меня оставалось еще полчаса, и я опять вернулась к мыслям о разыгравшейся вчера в Костромино трагедии. Что-то мне не все было здесь ясно.
Ну давай, Киреева, думай! Ты, конечно, не сыщик, и в юридическую сторону вопроса тебе не следует и соваться, но в логике-то ты всегда была сильна.
Вот, например, откуда взялись деньги у сотника Далматова? Не государство же субсидировало его дорогущую виллу за городом. И «мерседесы» для его банды… Пардон, сотни. Значит, какой-то бизнес у псевдоказаков был. И вряд ли легальный.
А все этот противный Михайловский! Он как-то обмолвился про падение Далматова, а рассказать все не соберется: то по делам убежит, то заснет…
В любом случае в глазах общественности Далматов не хотел выглядеть преступником. Тогда его организация получила бы репутацию бандитской, и он со своей сотней мог лишиться государственной «крыши» как представитель возрожденного казачества. Он просто обязан был прикидываться законопослушным гражданином…