И опять меня ждало потрясение. Я приготовилась увидеть что угодно, но только не такой дом! Он всегда представлялся мне приземистым, мрачным, чуть ли не вросшим в землю, с маленькими оконцами.
А дом оказался веселым двухэтажным теремком с кокетливой мансардой, окрашенный в цвета ранней осени — зелено–желто–багряные. В таком доме хорошо жить многодетной семьей. Стоило лишь слегка напрячь воображение, как можно было представить себе детей, сбегавших с высокого крыльца на бетонные плиты дорожки.
Если учесть, что дом построили еще в начале прошлого века и он тоже перешел тете Липе по наследству, в нашем роду имелось немало оригиналов, которые даже дома строили и красили не так, как другие.
Калитка тоже была под стать дому, какая–то несерьезная — из узкого деревянного штакетника и закрывалась не на щеколду, а на тонкое металлическое кольцо, просто наброшенное на опорный столбик.
Едва я ступила во двор, как из соседнего дома выскочила молодая женщина и, слегка помедлив у калитки, решительно последовала за мной.
— Вы — Лариса, — утвердительно сказала она.
— Лариса.
— А я Лида, соседка ваша… вашей тети Олимпиады, царство ей небесное. А теперь ваша. Вы же здесь будете жить?
— Не знаю, — почему–то соврала я, хотя на деле и мысли не допускала о том, чтобы в эту дыру переехать.
Просто эта женщина показалась мне такой открытой, такой трогательно наивной, что мне не захотелось ее огорчать. По крайней мере вот так, сразу.
— Оставайтесь, — с ходу стала уговаривать Лида. — У нас хорошо. Воздух чистый. Вода родниковая. Грибы, ягоды…
— А работать где? — как бы между прочим поинтересовалась я; этих песен про природу я в свое время наслушалась от тетушки.
— С работой у нас неважно, — честно призналась соседка. — Я дома с детьми сижу, а Виталик, муж мой, вкалывает. Некоторые женщины мечтают дома сидеть, не работать, а я уже волком вою… Сейчас я вам ключи принесу. Липа как чувствовала, мне запасные оставила. Хорошая была женщина. Сама вызывалась с детьми посидеть, если мне нужно было куда–нибудь уйти. О такой соседке только мечтать…
Лида пригорюнилась, но вспомнила о ключах и ушла. А когда вернулась, опять принялась щебетать:
— Я тут за вашим наследством приглядывала. Пыль вытирала. Полы мыла. Подумала, неприятно будет человеку оставаться в нежилом доме, пылью пропахшем… Хотя бы и тому, кто купит. Кто зайдет посмотреть, а дом будет выглядеть заброшенным. Понятно, и цены хорошей за него никто не даст.
Она замялась, а я почувствовала, что соседка не знает, как мне о каких–то своих сомнениях рассказать.
— Знаете, Лариса, я думаю, ваша тетя Липа не сама утонула. Ее убили.
— У вас есть какие–то сомнения в том, что это естественная смерть? — строго, как на допросе, сказала я.
И не стала говорить ей о том, что в моем родном городе некая молодая дама, владелица фирмы по продаже оргтехники, тоже высказывала мысль, что среди зимы просто взять и пойти на реку, чтобы там провалиться в полынью, можно либо под большим градусом, либо нарочно свести счеты с жизнью от великой любви. Причем это относилось бы к какой–нибудь нимфетке, у которой не все дома по младости лет, а не к женщине за сорок…
— Я думаю, это ее молодой любовник утопил!
— Молодой любовник?! — изумилась я.
Мы, то есть Киреевы, ничего прежде о таком в биографии тети Олимпиады не слышали. Уж наверное моей маме, своей, можно сказать, наперснице, она сказала бы об этом в первую очередь.
Ну хорошо, по крайней мере полгода до своей смерти она к нам в гости не приезжала, но ведь маме писала, и довольно регулярно. И ни словом, ни намеком…
Хоть мама об откровениях Липы при мне не распространялась, но, наверное, о таком–то бы обмолвилась.
Лида почувствовала мое сомнение и стала поспешно выдавать свои обобщения:
— Раньше–то у нее один был ухажер, постоянный. Такой представительный дядечка по фамилии Бойко. Жуть какой богатый! Он даже с охраной ездил. А уж дом у него… Я иной раз, бывало, иду мимо, да и остановлюсь, любуюсь…
«Завидую!» — отчего–то с раздражением подсказала я. Мысленно, конечно.
Теперь вспомнила. Про Бойко знала даже я. Просто обычно слушала вполуха, вот и открываю для себя Америку. Он по ней чуть ли не двадцать лет убивался. Такую вот безнадежную любовь к тетке питал.
— И этот молодой мужик… не больше тридцати, представляете, к ней таскается. Ну, то есть… видела–то я его всего два раза. У нас ставни, и если поздно ночью… — Она покраснела, но, заметив, что ее сообщение меня заинтересовало, стала продолжать: — Правда, чего я не поняла, так это на что он Липе сдался? Ведь она его не любила. Ну нисколечко! Может, он и думал, что Липа в него влюблена, но мне–то со стороны было виднее…
Господи, о чем она говорит? При чем здесь теткин бойфренд? Но Лида будто не замечала моего отчуждения.
— …А на похоронах его не было. Если ты любил женщину по–настоящему, то не проводить ее в последний путь… разве не странно? А ведь я его прежде не видела. Сначала думала, кто из казаков. Но наверное, ивлсвский. Там–то народу поболее нашего, сорок пять тысяч. Всех не узнаешь… А то, может, он откуда–то из центра?
— Об этом теперь остается только гадать, — согласилась я, отмечая про себя разочарование во взгляде Лиды. Она, наверное, надеялась, что мы с ней всесторонне обсудим версию убийства моей тетки каким–нибудь заезжим маньяком. Но мне хватает Ольки, у которой свое криминальное видение на всякое мало–мальски странное событие, происходящее в нашем городе. Потому я сказала, наверное, несколько суховато: — Скажите, а вы детективы любите читать?
— Люблю. — Она смутилась, понимая, куда я клоню. — Вы думаете, что на самом деле ваша тетя просто провалилась под лед?
— Разберемся, — сказала я словами милиционера из какого–то фильма и поднялась на крыльцо.
Уже взявшись за ручку входной двери, я обернулась к Лиде:
— А он красивый был, этот теткин хахаль?
— Как картинка! — отчего–то со вздохом сказала Лида. Везет мне на этих фанатов детективного жанра! Олька все мечтала поучаствовать в каком–нибудь расследовании, теперь соседка Лида решила организовать его себе сама. Если бы тетю Липу и вправду кто–то утопил, неужели милиция просто так взяла бы и закрыла дело?
К тому же в таком маленьком поселке почти все друг друга знают. Вряд ли такое «шило» могло целых полгода таиться в мешке и не вывалиться наружу… Тоже мне, мисс Марпл!
Нет, я вовсе о ней не читала, но поневоле посмотрела один из телефильмов об этой любопытной старушке, когда у меня в гостях была Олька.
Не успела я войти в дом и осмотреться, как Лида появилась снова и радостно сообщила:
— Свекровь в гости пожаловала. Я и выскочила на минутку. Пусть понянчится с внуками, неделю их не видела.
Хоть и на минутку, а Лида принесла с собой пакет с пряниками, а я как–то легкомысленно оставила сумку с продуктами в номере гостиницы. Собиралась ведь на дом только взглянуть. Пришлось порыться в кухонном буфете. Там отыскался сахар и полбанки растворимого кофе.
Пока я зажгла электрическую плиту, поставила чайник, соседка опять исчезла, а вернулась с охапкой дров.
— Надо печку протопить, — без вопроса сказала она, — а то вам спать сыро будет. Я изредка протапливала, а дров Липа столько заготовила — еще на две зимы хватит. Под навесом лежат, потом увидите, когда станете по участку гулять.
Мы затопили печку, приготовили кофе, попили его с пряниками, а когда соседка ушла, на меня вдруг навалилась страшная сонливость. В двенадцать–то часов дня! Свежим воздухом отравилась, что ли? Дома я никогда не сплю днем. Правда, здесь мне все равно нечего делать.
Я даже не стала стелить себе постель, а прямо–таки рухнула на диван в гостиной и накрылась пледом, который лежал рядом в кресле. Привычно сложенный, видимо, еще самой теткой. Как странно, ее давно нет, а вещи продолжают жить той же жизнью, что и при ней.
Если есть загробная жизнь… Интересно, почему мы, по природе своей атеисты, все же допускаем, что — а вдруг? — там что–то есть.