Теперь–то я понимаю, что это у нее была защитная реакция. Что называется, шрамы от перенесенной прежде моральной травмы.
И вдруг, пусть и на короткое время, я оказалась не у дел. Носиться по стране и за се пределами, встречаться с поставщиками и покупателями я пока не могла, вот тут–то меня и накрыло!
Одно плохо: мои чувства не только вышли из–под ежедневного контроля, но и стали вытворять что попало. Ничего я с собой не могла поделать, сидя в его новенькой «Волге». Оставалось только флиртовать.
Кстати, в боевиках последнего времени милиционеры ездят на стареньких разбитых «Жигулях», на ремонт которых у них обычно нет денег…
— Подарок брата, — заметил Федор Михайлович.
— Что вы сказали? — встрепенулась я.
К счастью, супермент читает не все мои мысли.
— Мой брат, говорю, заведует факультетом в американском штате Массачусетс. Он уже много лет пытается загладить передо мной воображаемую вину и думает, что я никак не могу его простить. А я уже давно забыл… Теперь, случайно, вы не подумали, где моя жена?
Я начала в нем разочаровываться: чуть было не решила, будто он такой уж бравый чтец моих мыслей.
— Какое мне дело до вашей жены? — надо сказать, довольно грубо ответила я, но Михайловский не обратил на реплику из зала никакого внимания.
— Отвечаю: вышла замуж за моего брата и живет там же, в Америке.
Постойте, о чем это он говорит: жена Федора Михайловича вышла замуж за его брата?!
— Может, я чего–то не поняла. Вот эта машина — плата за вашу жену?
Он расхохотался и с одобрением посмотрел на меня, будто я сказала не глупость, а очень удачно пошутила.
— С паршивой овцы хоть шерсти клок! Я был еще слишком молод и не знал, когда любовники ссорятся — не путайся под ногами! Брат уехал в Америку, а его девушка назло вышла замуж за младшего брата. Старший брат не знал об этом и прислал ей вызов. Как и всякая любящая женщина, она все бросила и помчалась на зов любимого…
— Бросила вас и свою дочь?
— Что значит — бросила? Просто дочь я ей не дал, а судиться со мной Алле — так ее зовут — было некогда. Теперь у нее, вернее, у них уже трое своих детей, а мне осталась Валерия.
— Оригинально, брат увел у вас жену…
— Если уж на то пошло, то я первый начал.
— И вы на него нисколько не сердитесь?
— Лариса Сергеевна, я ожидал от вас совсем другой реакции.
— Интересно какой?
— Пожалели бы: бедный, несчастный, один воспитывал дочь…
— «А он не сделался поэтом, не умер, не сошел с ума», — процитировала я из «Евгения Онегина». — Жалеть–то вас не за что, хорошую дочь вырастили. Так что могу лишь похвалить.
— Лариса Сергеевна, вы меня удивляете.
— А вы мне напомнили анекдот: «Что ты не спросишь, как я живу?» — «Как ты живешь?» — «Ой, и не спрашивай!»
Он хохотнул.
— Значит, вы считаете меня человеком благополучным?
— Вполне. Вы же любите свою работу? Можете не отвечать, это и так видно. У вас хорошая любящая дочь…
— Валерка вам понравилась?
— Понравилась.
— Вы ей тоже. До сих пор я не мог ей угодить.
— Имеете в виду, что она регулярно отвергает кандидаток в мачехи?
— Язычок у вас, Лариса Сергеевна… А можно задать вам вопрос интимного характера?
— Ого!.. Ну хорошо, задавайте.
— У вас есть любимый мужчина?
— Опять как в анекдоте: вы хотите поставить нас в тупик своими вопросами, а мы поставим вас в тупик своими ответами… Вам–то это зачем знать?
— Собираюсь за вами приударить.
— И боитесь рискнуть. Хотите непременно наверняка?
И хотя я шутила, но сердце от его слов дрогнуло. Михайловский слегка поерзал на сиденье.
— Что, уже начали таять? — поинтересовалась я.
Федор Михайлович недоуменно глянул на меня.
— Разве вас никто не называл айсбергом?
— Не–ет.
— А вот на меня вы произвели впечатление огромного куска льда.
— М–да. — Он прочистил горло. — Думаете, в своих стараниях сдерживать эмоции я перебарщиваю?
— Думаю, все обстоит именно так.
— Одна подследственная назвала меня холодильником в мундире. Я считал, со зла.
— Она вам польстила. Все–таки холодильник куда совершеннее айсберга.
Мы уже проехали большую часть пути, когда майор, в очередной раз глянув в зеркало, возмутился:
— Ты посмотри, какие наглые! Едут за нами не скрываясь.
— Считаете, следят?
— Естественно. Не просто следят, сопровождают. Контролируют каждый шаг. Тот самый черный «форд». Интересно, что им от вас нужно?
— Может, хотят узнать, что нужно было от меня Далматову?
Сказала и спохватилась, но было уже поздно.
— Так, — сказал Михайловский, сбавляя скорость и останавливаясь у обочины. — А теперь, пожалуйста, все сначала и по–честному.
Я проводила взглядом «форд», нехотя проехавший мимо, и тяжело вздохнула.
— Сама хотела бы знать, с чего все началось. За теткин дом мне отвалили десять тысяч долларов, хотя он не стоит и половины этого. Понятно, я имею в виду цены на недвижимость в ваших краях. Будь такой у нас, даже на окраине города, стоил бы раз в пять дороже. Да еще с таким огромным участком.
Федор Михайлович облокотился о руль, подперев голову рукой.
— Они предложили вам купить дом за такую цену?!
Мне ничего не оставалось, как сказать правду.
— Не только предложили, но и деньги сразу отдали. Чтобы я не передумала.
— Это становится интересным. — Он в задумчивости побарабанил по рулю. — А с теми, из «форда», как встретились? Только без сказок про бескорыстие.
— Они следили за моим домом. В бинокль. Я это заметила, ну и подошла…
— И страшно гордились своей храбростью, глупая девчонка!
Его слова прозвучали не осуждающе, а с некоторой ноткой сожаления: мол, к таким бы порывам, да еще умную голову. Может, он так и не думал, но от привычки домысливать за других я, наверное, никогда не избавлюсь.
Федор Михайлович взял меня за плечи, притянул к себе и поцеловал. В губы. Моя душа с разбегу рванулась к нему, но он уже отпустил меня, чтобы завести машину. И сказал, глядя перед собой:
— Прощения не прошу, вынужден торопиться… — Он еще некоторое время помолчал, ожидая, видимо, с моей стороны бурного негодования, но не дождался и опять заговорил подчеркнуто деловым тоном: — Пора ехать. Бойковские ребята небось уже заждались.
Я едва сдержала разочарованный вздох. Как пишут в романах, мне хотелось, чтобы этот поцелуй длился бесконечно… Но тот, с кем я хотела бы его разделить, опять нацепил на себя ледяную невозмутимость. Как броню. Не знаю, как такая защита у них называется.
— Зачем вы это сделали?
— Поцеловал? А вы против?
Я не ожидала, что он в лоб, без обиняков спросит, и смешалась. В который раз я убеждаюсь в том, что люди внешне бесстрастные могут полыхать такими эмоциями. Куда там нам, внешне раскованным. С трудом я взяла себя в руки.
— Не против. Но хотелось бы понять, что это было? Порыв благодарности, снисхождения или горячей симпатии?
— Нормально! — Он скосил на меня глаз. — А у вас это защита или нападение?
— Нападение!
— Не задирайтесь, Лариса Сергеевна. Лучше предложите мне перейти на ты.
— Разве вы пьете за рулем?
— Не понял, какая тут связь?
— Я думала, мы тут же выпьем на брудершафт.
— Все ясно, вам понравилось целоваться.
— А вам нет?
— Сдаюсь! — Он поднял вверх обе руки на полной скорости, ничуть не заботясь о руле, и я поневоле вздрогнула, подумав, что мужчины независимо от профессии и возраста порой ведут себя как дети. К тому же коварный майор, оказывается, при этом наблюдал за моей реакцией. Ждал испуга, истерики? Тоже, нашел подопытного кролика!
— Не надейтесь, истерики не будет!
А он в ответ на мою реплику довольно рассмеялся.