Мы остановились возле теткиного, вернее, теперь уже моего, а если еще вернее, далматовского дома. Я с опозданием вспомнила о Симке. Целыми днями разъезжаю на чужих машинах, совсем забыв о своей девочке! Оставила ее под навесом: ни тебе гаража, пи хорошего забора, заходи и заводи кто хочет! Я подошла и погладила ее капот: извини, дорогая!
Михайловский вылез из машины с намерением последовать за мной в дом. Он согласно кивнул моему вопросительному взгляду: да, он хочет войти. А вслух сказал:
— Что же вы меня и чаем не напоите?
— Заходите, — сказала я и не стала больше притворяться, изображать недовольство. На самом деле мало радости быть одной в доме, который твой всего лишь юридически, в чужом городе, да еще зная о том, что твоя скромная персона вызвала нешуточный интерес двух группировок. С одной стороны, каких–то театральных казаков, а с другой — бандитствующих военных. Все же что им от меня надо?
Я прошла на кухню, чтобы поставить чайник, и опять, как утром, глянула в окно. Никаких машин поблизости не было видно. И на том спасибо. Искренне надеюсь, что мания преследования обойдет меня стороной.
Вернувшись в гостиную, я обнаружила, что майор не сидит в кресле, а стоит возле серванта и перебирает какие–то бумаги.
Он не смутился, не прервал свое занятие при виде меня, а лишь буднично заметил:
— Надеюсь, ты не возражаешь, если я здесь кое–что посмотрю… Мне все еще непонятен интерес к дому твоей тетки сразу с двух сторон, заподозрить которые в симпатиях друг к другу невозможно. При том, что обе эти стороны ничего не делают бескорыстно, как бы ты ни обижалась…
— Ты поэтому высказал желание меня подвезти?
Я была оскорблена в своих лучших чувствах: во–первых, не люблю, когда меня используют, а во–вторых, я прежде всего женщина, а не просто объект, к которому проявляют интерес какие–то там Далматовы и Бойко.
Михайловский было смутился, но быстро овладел собой и промямлил не очень убедительно:
— Ты не права.
Я, конечно, не Элизабет Тейлор, но до сего дня частенько нравилась мужчинам.
— Поройся, может, найдешь какую–нибудь старую карту или таинственную записку — ключ к закопанному кладу…
— Почему обязательно кладу? — мягко сказал он, не обращая внимания на мой сварливый тон. — Это может быть какой–нибудь компромат, который одна сторона пытается во что бы то ни стало найти, а другая — ни за что не хочет этого допустить.
— Тогда что — наркотики, оружие?
— Боеголовки к ракетам! — снисходительно добавил он.
— Напрасно ты смеешься! — вспылила я. — Ты же сам сказал, что бандиты интересуются вовсе не моей скромной персоной. Значит, тем, что в доме может быть спрятано.
— У меня есть к тебе предложение, — медленно проговорил он, словно сама жизнь заставляла его делать выбор. — Давай поищем это нечто вместе.
— Я не возражаю.
В моем ответе было больше эмоций, чем мне бы хотелось. Мне казалось, что майору я небезразлична. Как сказал бы мой папа, кто о чем, а вшивый о бане. Что поделаешь, меньше всего я хотела бы услышать, что Михайловский испытывает интерес ко мне лишь по долгу службы.
— В этой истории мне непонятно только одно: откуда в таком небольшом поселке, как Костромино, могут существовать такие серьезные криминальные элементы?
— Специфика местности, — хмыкнул он. — Как ни странно, здесь легче спрятаться. Костромино в некотором роде современное Гуляйполе. Во–первых, шоссе просматривается в обе стороны — спецподразделениям незамеченными сюда не добраться. За поселком — малопроходимый лес. В эти места на стрелки бандиты из других районов съезжаются. Наши что, наши тихие. У одних партию оружия приняли, другим сдали. Получили свой процент за перевалку или гарантию — и продолжают жить как законопослушные граждане.
Что? Этот тихий поселочек на самом деле перевалочная база торговцев оружием, здесь выясняют отношения бандиты… И я до сих пор здесь? Та, что собиралась лишь оформить свое наследство!
Глава одиннадцатая
Для начала мы поделили дом на сектора. Начали сверху, с мансарды, но там оказались только одежда тетки да полки с книгами. Вряд ли «это» могло быть запрятано в книгах, но мы их все равно тщательно пересмотрели.
Потом перетряхнули одежду, особенно уделяя внимание шляпам, обувным коробками и карманам.
Потом спустились на первый этаж. Здесь искать было труднее из–за наличия подсобных помещений в виде кладовок, в одной из которых был прямо–таки солидный запас консервов. Здесь можно было бы долгие месяцы жить в осаде и не помереть с голоду. Мне стало смешно при мысли, что не далее как вчера мой обед состоял всего из шоколадки и газированной воды…
И все равно мы ничего не нашли. Кроме денег. Их сунули в пакет среди постельного белья. Около шестнадцати тысяч долларов.
— Деньги идут к деньгам, — ненатурально хихикнула я, слегка ошеломленная.
— Богатая ты невеста, Лариса Киреева, — равнодушно констатировал Михайловский.
Был первый час ночи, когда мы, усталые, рухнули в кресла гостиной.
— Отрицательный результат — тоже результат, — философски сказал Федор; доллары в пакете были для него не тем, что он хотел найти.
Конечно, за такое короткое время тщательно обыскать дом трудно, но если бы тетка что–нибудь спрятала, оно бы нашлось. Не в стены же она замуровывала.
Да и, но словам Михайловского, Олимпиада вряд ли могла быть причастна к чему–нибудь криминальному. Разве что ненароком услышала или увидела. Хорошо, записка отыскалась в шубе, которую я не надела бы до следующей зимы.
— Ты знаешь, что такое «Антитеррор»? — спросила я Федора, будучи уверенной, что он отвечать не станет или просто отшутится, и почти угадала.
— Так называлась акция, с которой началось падение сотника Далматова.
Вроде и ответил, но ничего не объяснил. Как отмахнулся.
— Ты говоришь словно герой шекспировской драмы, — заметила я и прикрыла рот, потому что Федор встал и подошел ко мне так близко, что у меня от волнения сбилось дыхание.
Мы стояли посреди гостиной и молчали, а потом не сговариваясь потянулись друг к другу.
— Вы, случайно, не знаете… — Прозвучавший в тишине голос неизвестного мужчины раздался для нас громом среди ясного неба; никто из нас не подумал запереть входную дверь. — Конечно, неудобно, в такое время у нас все спят… Я стучал, но мне никто не ответил, а свет горел…
Очевидно, мы с Федором так резко обернулись и так торопливо отпрянули друг от друга, что, в свою очередь, смутили вошедшего.
— Вы — муж Лиды, — догадалась я, хотя видела его мельком, со спины.
— Да. И я хотел спросить, вы, случайно, не знаете, где моя жена?
— То есть она куда–то вышла, и вы подумали, что ко мне?
— Если бы она вышла только что, я бы не стал ее искать. Но она ушла еще вчера. Соседку попросила с детьми посидеть. Сказала, ненадолго в милицию, а ее до сих пор нет. Мы уж и в милицию звонили, и по подругам искали. Я привез мать, чтобы с детьми побыла. Заявления о пропаже людей, говорят, принимают только через трое суток…
Теперь паузу нарушил Федор:
— Ничего не понимаю. В отделе мне обещали, что займут ее не больше чем на пару часов.
— Может, ее арестовали? — Как ни странно, в голосе мужчины послышалась надежда. Задержка в милиции была, по его мнению, делом нежелательным, но по крайней мере объяснимым.
— Не могу ничего сказать, пока не позвоню.
— У Григорьевых, через дом от нас, есть телефон. Я посмотрел, свет у них не горит, но если сказать, что это из милиции…
Я забыла, что Федор до сих пор был в своей милицейской форме. Да и в чем еще ему быть, если он поехал ко мне прямо с работы. Он только китель снял. Печь в доме тетки была на редкость хорошо сложена. Вроде мы недавно затопили и дров бросили совсем немного, но уже во всех комнатах была достаточно комфортная температура.
— Хорошо, проводите меня. — Федор потянул с кресла свой китель и, уходя, сказал мне: — Запри дверь. Я вернусь, постучу.