Я закрыла дверь в сенях на ту самую металлическую щеколду, которая вполне могла бы выдержать удары небольшого тарана. Громыхнула ею в полной тишине и вернулась в гостиную.
Теперь бра на стене давало, на мой взгляд, слишком мало света, и я зажгла люстру. Она была огромная, хрустальная и претенциозная, так не вязавшаяся с остальным интерьером.
Но зато люстра осветила все уголки большой комнаты и помогла мне побороть неизвестно откуда взявшийся страх. Меня просто затрясло при известии о том, что Лида до сих пор не вернулась. Первое впечатление от знакомства с соседкой говорило: это женщина, горячо приверженная домашнему очагу, и она не может отсутствовать дома просто так, без веской причины. Больше суток!
Я забралась с ногами в кресло и стала ждать. Время текло медленно, словно прежде оно было заморожено, а теперь нехотя таяло при температуре чуть выше нуля. И мне стало холодно. Не помогал даже плед, которым я укуталась. Моя физическая оболочка, казалось, стала открытой для всех отрицательных биополей Костромино.
Словом, мистическое настроение так плотно окутало меня, что, когда раздался стук в дверь, я от страха едва не свалилась с кресла. Пошла открывать дверь, мимоходом взглянув на часы — половина третьего. Прошло два часа после ухода Федора.
Он вошел, тяжело ступая. Заметил плед и удивленно поинтересовался:
— Ты замерзла?
— Что–то морозит. Нехорошее предчувствие.
— Предчувствие тебя не обманывает, — поморщился он. — От новостей, которые преподносит нам этот маленький поселок, впору заледенеть…
— Что с Лидой?
— Мертва.
— Боже! Что с ней случилось? Сердце прихватило? Автомобильная авария?
— Ее задушили.
Меня опять стало лихорадить. Я обняла себя за плечи и почувствовала, как стучат зубы и холод подступает к самому сердцу: это я во всем виновата! Если бы я все делала так, как собиралась: не подбирала попутчиков, быстро оформила наследство, не стала бы толкать Федора на возобновление расследования, Лида была бы жива…
Наверное, я сказала это вслух, потому что Федор успокаивающе погладил меня по плечу:
— Не надо, не растравляй себя понапрасну! Нет в этом твоей вины. Лидия Тимофеевна видела преступника…
— Какого преступника? — закричала я. — Ты же сам говорил, что тетя Липа просто утонула. Вы это дело давно закрыли!
— У нас тоже случаются ошибки, — пробурчал Федор мрачно. — Ни с чем смерть твоей тетки не связывали. Думали, что ее некому было убивать. Тем более что она вообще была особой неприкосновенной — любовью самого Александра Бойко!
— Он тоже не знает, что ее убили?
— Это мне неизвестно.
— Но ведь Костромино всего лишь небольшой поселок, не город, того, кто прикидывался теткиным ухажером, наверняка видела куча людей!
— Может, видели, а может, и нет. Мало ли… Может, он приезжал откуда–нибудь из Двинцева и выходил из машины только здесь, перед теткиным домом. Он думал, что соседка не представляет никакой опасности. А может, и не знал, что она его видела…
— Я тебя, между прочим, наняла детективом.
— И я дал согласие?
— Как честный человек, ты должен его дать.
— А ты, как честная женщина, тоже должна… — Он вроде даже потупился, притворщик!
— Тоже должна дать, — подсказала я.
— Лариса Сергеевна, вы меня удивляете.
Теперь пришла пора мне покраснеть, что я и сделала.
— Не думал я, что фоторобот, сделанный с помощью твоей соседки — нам ведь для этого пришлось везти ее в Ивлев, — станет для нее смертельным занятием.
— А откуда вообще преступник об этом узнал?
— Вот и я думаю, что в костроминской милиции у них имеется некто…
— Думаешь, этот человек из сотни Далматова?
— Пока делать такие выводы рано.
— Но купил же у меня сотник дом.
— Хочет, чтобы ты здесь не задерживалась.
— Кому я мешаю? Я же никого не знаю…
— Кроме начальника местного угрозыска, — усмехнулся Михайловский. — Надеюсь, ты никому не хвасталась, что предложила мне работу частного сыщика?
Федор проницательно посмотрел на меня, но я устояла, не отвела взгляд, хотя была виновата, что называется, по полной программе. Герман предложил отвезти меня к сотнику до того, как я призналась ему в начатом расследовании. Кто–то видел, как Федор с Валерией приезжали ко мне в первый раз, вот и решили поторопить события.
— Послушай, но тогда в моем отъезде может быть заинтересован лишь человек, у которого рыльце в пушку.
— Аналитик ты мой! — Федор на мгновение обнял меня, но тут же отпустил — видно, какая–то мысль не давала ему покоя, а он не умел отстраняться от работы ни в какое время суток. — Разве ты не нанимала для таких дел одного нашего общего знакомого?
— Между прочим, этот знакомый ничего на мое предложение так и не сказал.
— И тем не менее. Кое–какие шаги он уже предпринял…
— Погоди, — я почувствовала, как сама погружаюсь все глубже в эти размышления, — почему все–таки Лида сразу домой не пошла?
— Скорее всего ей не дали пойти. Старушка нищенка видела, как в машину садилась женщина, поддерживаемая под руку мужчиной, но опознать его не сможет, зрение плохое. Увидела только длинный плащ и шляпу.
— И какая была машина — не знает.
— Ты права. Для нее все автомобили — нечто движущееся на колесах.
Теперь Федор сидел в кресле, а я ходила по комнате туда–сюда, пока он не поймал меня за руку и не усадил рядом. А я как раз думала о том, что если бы он не повез Лиду в милицию… Идиотская привычка прикидывать, что да как, когда уже ничего нельзя исправить! Папа сказал бы: снявши голову, по волосам не плачут…
Но рассуждала я обо всем каким–то поверхностным слоем сознания, потому что ощущение нереальности происходящего меня не покидало. Не могло со мной такого происходить! Я здесь ни при чем! Я просто приехала оформить наследство.
Инстинкт самосохранения или растерянность человека, до сих пор в настоящий переплет не попадавшего, толкали меня на какие–то немедленные действия. Оттого мне и ходилось, и маялось, а паника, меня охватившая, не давала спокойно обо всем подумать.
Федор почувствовал мое настроение и понимающе кивнул:
— Страшно?
Я не стала отвечать. Спросила только:
— Ты у меня останешься?
Что поделаешь, я боялась. Мой папа частенько приговаривает: «Главное, ввязаться в бой, а там разберемся, где свои, где чужие!» Я ввязалась, и что. Не только не разобралась, а, кажется, запуталась еще больше.
— Постелешь мне в гостиной? — Федор, скрывая улыбку, наблюдал за выражением моего лица.
— А на втором этаже не хочешь?
— Мне все равно, я человек к неудобствам привычный. При необходимости могу спать даже стоя.
— Почему обязательно неудобства? Там такая огромная тахта, хоть конем гуляй!
— Конем — это хорошо.
Голос у Федора был как–то эмоционально не окрашен. Словно действительно ему все равно, где спать. И с кем. Мое предложение, похоже, он расценил как жест испуганной женщины.
Как много условностей между людьми!
А может, они просто очень уязвимы? Не уверены в себе, не хотят услышать в ответ равнодушный отказ. Мне казалось, что уж такой красивый мужчина, как Михайловский, вполне в себе уверен… Или жена, бросившая его когда–то, поселила в нем сомнение в собственной привлекательности?
Ладно, все понятно, рискну я. В конце концов, что же мне бояться одной, когда можно бояться вместе!
— Знаешь… — Мы сказали это одновременно и даже руки вытянули вперед в одинаковом жесте.
Федор улыбнулся:
— Хорошо, идем спать наверх, раз уж ты такая трусиха!
Он был очень нежен со мной. И вовсе не ледяной. Мужчина, истосковавшийся по женской ласке. А я–то думала, что он меняет женщин как перчатки.
Потом мы лежали обнаженные поверх одеяла и не спешили укрыться, только Федор все крепче прижимал меня к себе. Как жаль, что он живет в этой глубинке! Вряд ли ему захочется отсюда уехать, а я родилась и всю жизнь прожила в большом городе и не согласилась бы поменять местожительство…