— Меню до срока не оглашается.
Он в показной задумчивости покачал головой:
— Придется ждать и надеяться.
— На что? — Пришла пора мне удивляться.
— На то, что ты не пересолишь, доваришь…
— Ах, ты… Федя съел медведя!
Я замахнулась на него кухонным полотенцем.
— Не сожжешь. — Он ловко увернулся, схватил меня и прижал к себе, целуя.
— Федя… Насчет отправки меня ведь никто и не спрашивал, понимаешь? Я пришла домой, а там уже стоит контейнеровоз, куча мужиков и пустых ящиков…
Сообщать мужчине такое во время поцелуя… Хорошо, что и он путает личное с общественным, а то мог бы обидеться.
— Я уже и сам понял, что налетел на тебя зазря. Скорее всего Бойко лишь хотел побыстрее отправить тебя отсюда, чтобы тебя его дела никаким концом не коснулись. Ну, дорогая, я побежал, а ты смотри, дальше магазина — ни ногой!
— Есть, товарищ майор! Разрешите идти к плите?
— А поцелуй на дорожку? На поцелуй еще немного времени оставалось.
В девять часов вечера Федора все еще не было. Торжественный ужин, задуманный мной, похоже, откладывался на неопределенное время.
Валерия ничуть не удивилась, когда я сказала, что пару дней мне придется пожить у них в квартире.
— А что, класс, — сказала она. — Я хоть смогу представить себе, что такое настоящая семья. Правда, мама у меня чересчур молода…
— Так уж и чересчур!
— Думаешь, ты могла бы родить дочь в девять лет? — хмыкнула Лера.
Она пришла недавно и открыла дверь своим ключом, а я как раз на кухне заканчивала готовить праздничный ужин.
— Ой, как пахнет! — восторженно взвизгнула она. — Наверное, у меня руки не из того места растут. То, что я готовлю, есть можно, но оно никогда так не пахнет.
— Тогда давай садись, я тебя покормлю.
— А ты сама уже поела?
— Нет, я подожду пана майора.
— Подождешь? Да ты за это время два раза успеешь проголодаться!
— Ну представь, папа придет, а я ему в тарелку все положу, а сама есть не стану.
— Подумаешь, его аппетиту это ничуть не повредит. Слушай, Лар, у меня идея: давай с тобой выпьем немножко. Все–таки ты у нас в гостях. Впервые останешься ночевать…
— Ах ты, вредина!
— Кроме того, я думаю, стоит отметить еще кое–что.
— А папа ругаться не будет?
— По праздникам он и сам мне рюмку наливает. Маленькую. А потом, ты разве забыла, я в валютный бар ходила.
— Как же, помню! — кивнула я. — Папе рассказала?
— Не все, — призналась она.
— Ну хорошо. Мы в четыре руки накрыли на стол, поставили три прибора. На всякий случай, вдруг Федор сможет освободиться пораньше. Валерия принесла початую бутылку красного сухого вина.
— Борщ будешь? — спросила я.
— Ты приготовила борщ? Настоящий? — восторженно крикнула Лера.
— Можно подумать, у вас его не готовят, — недоверчиво улыбнулась я.
— У нас в основном варят щи, а борщ настоящий я ела только на Кубани. Вкуснотища!
— Ты бывала в наших краях?
— Папа меня с собой брал, когда у него была какая–то научно–практическая конференция в Краснодаре. У нас в станице Стародерево… Стародеревянковской живет дальняя родственница.
Лера съела борщ, потом тефтели — с зеленью в ивлевских магазинах была напряженка, так что я ничего другого придумать не могла. Хорошо хоть консервы у них имелись в изобилии, как и сухие приправы.
— Класс! — наконец восторженно проговорила она, слегка откидываясь назад. — Женитесь, я согласна.
— Ты откуда знаешь? — смутилась я. — Папа рассказал?
— А мне и рассказывать не надо. Раз ты осталась днем, да еще и к плите встала, значит, папа наконец выбрал мне мачеху.
— Все–таки какое противное слово, — пожаловалась я.
— А давай мы этим словом не будем пользоваться. Я буду звать тебя: маленькая мама.
— Ни фига себе, маленькая. У меня рост сто семьдесят.
— А у меня — сто семьдесят три! — торжествующе провозгласила девчонка.
Это правда, она была повыше меня. Особенно это стало заметным, когда я сняла туфли на каблуках.
Я взглянула на часы: десять часов вечера. За окном давно стемнело.
— Не расстраивайся, у него так не каждый день бывает.
Это хорошо, что не каждый. Я и не расстраивалась, а просто отметила, машинально. Сама–то я сбежала, едва заслышав выстрелы, а он всегда должен находиться в гуще событий. И участвовать в перестрелках. Одному Богу известно, как это опасно.
Лера ушла в свою комнату — ей завтра надо было сдать сочинение, а я оказалась предоставленной самой себе и своим мыслям.
Первый вечер я в доме Федора и уже жду его. А ведь он только сделал мне предложение. Значит, брось все, включая любимую работу, чтобы вот так в ожидании проводить жизнь?
Не успела я приехать в эти края, как события потащили меня за собой. Даже вопрос о замужестве, кажется, решили за меня. Но я же согласна?
Нет, не предполагаемое одиночество меня пугало, а то, что я осталась бы не у дел. Мне никогда не хотелось просто сидеть дома, как некоторым моим знакомым девушкам. Моя бывшая одноклассница Аня Рогова вообще ни одного дня нигде не работала.
Быть просто домохозяйкой, наверное, несложно. Главное, в таком случае себя чем–нибудь занять. Чтобы не сидеть вот так в кресле с книжкой в руках, когда глаза скользят по строчкам, которым взбудораженный мозг не может придать смысла, а в голове будто включается шумоуловитель.
Поэтесса Вероника Тушнова писала: «Каждый шелест, каждый шорох громом рушится в ушах. Ждешь, и ни конца ни края дню такому не видать…»
Как я себя ни уговариваю, а на этот рефрен все сбиваюсь: одиночество и ожидание.
Другие женщины вяжут. Правда, голова в таком случае все равно остается незанятой, но если она вяжет какой–нибудь сложный узор и все время ей приходится считать петли…
Из стенных часов на кухне выскочила кукушка. Одиннадцать. А ко мне на кухню опять пришла Лера.
— Все, дописала, — сообщила она, зевнула и сладко потянулась. — Ложиться не хочешь? Будешь ждать?
Я кивнула. Мне тоже хотелось спать, но Федора я собиралась дождаться. Когда бы он ни пришел. Так сказать, порепетировать свою будущую роль. Пока меня на ней не утвердили, надо все как следует обдумать.
Лера подошла и села на подлокотник моего кресла — стояло тут одинокое, возле батареи, я его себе тоже облюбовала.
— Не каждая женщина согласится вот так жить, да? Все время. А папа свою работу не бросит, это точно.
Права, маленькая, ох, как права! Но она еще не знает свою будущую мачеху: уж если я чего решу!.. Бравый солдат Киреева ничего не боится! Но Лера ничего не должна знать о моих сомнениях. Может быть, потом, когда все наладится? Если наладится.
И я сказала не только себе, но и девчонке:
— И правильно сделает. Для мужчины любимая работа еще важнее, чем для женщины. Мы можем найти себя в доме, в детях…
Странно, что у меня этого ничего не было, и я вполне себя находила. Любят взрослые вешать лапшу на уши доверчивым подросткам. А Лера вдруг хихикнула:
— Мне, как ни странно, это нравится. Ну то, что папа сделал тебе предложение. Я слышала, обычно дочери выступают против, ревнуют своих отцов к другим женщинам. Я думаю, это глупо. Он же нормальный мужик. Ему…
— Баба нужна! — досказала я.
Теперь мы обе засмеялись.
— Видишь, у тебя ко всему прочему чувство юмора есть, а то встречаются мымры… — Кто такие эти мымры, она продолжать не стала. — Главное, чтобы ты его пилить не начала.
— За что же мне его пилить–то?
— За то, что поздно приходит, — вздохнула она.
Я обняла девочку, и она замерла, боясь пошевелиться, словно брошенный котенок под доброй рукой прохожего. Что же это я делаю, я же еще ничего не решила! Получается, я не только плыву по течению, но и морочу голову окружающим.
Почему–то я представила себя птицей, которая по ошибке влетела в комнату к людям, а они теперь кормят ее с руки, но форточку на всякий случай закрыли… Лера неловко высвободилась: