– Смею ли я надеяться, что это чему-то тебя научило?
Он снова заговорил с противным английским акцентом, зная, как это обозлит ее. И действительно, плечи девушки дрогнули, но она так и не подняла головы.
– Верно, – шепнула Джесси, наконец-то взглянув на Джеймса. – Я поняла, что, прежде чем пускаться в приключения, нужно сначала разведать территорию.
Джеймс, не в силах сдержаться, громко расхохотался.
– Хочешь зайти в дом и выпить бокал кларета?
Джесси внезапно превратилась в ребенка, которому предложили невиданное лакомство. Джеймс постарался скрыть торжествующую улыбку.
– Разбавленного лимонадом, конечно, – добавил он.
Перед ним снова была прежняя Джесси Уорфилд, смотревшая мимо него, на заросший сорняками розарий.
– Спасибо за ваше любезное предложение, но мне нужно возвращаться. Сад ужасно запущен, Джеймс. Вам бы следовало приказать кому-нибудь привести его в порядок.
И, не дожидаясь ответа, повернулась и побежала, перебирая длинными, как у жеребенка, ногами, пока не оказалась возле Риальто, проклятого коняги, побившего Тинпина. Джеймс молча наблюдал, как она, погладив бархатистую морду жеребца, проверила подпругу и одним прыжком оказалась в седле. Потом, надвинув шляпу на глаза, легонько пришпорила Риальто, и, не оглядываясь, поскакала по аллее. Длинная прядь огненных волос, выбившаяся из-под шляпы змеилась по спине.
Джеймс мог бы поклясться, что ощущает запах огурцов. Уж не набила ли она ими карманы? Что-то эти самые карманы чересчур подозрительно оттопыриваются!
Глава 4
Гленда Уорфилд вызывающе уставилась на чресла Джеймса Уиндема. Пусть даже мужчина не смотрит на нее, как сейчас Джеймс, пусть он полностью погружен в беседу с Алленом Белмондом, этим темноволосым смуглым типом, чье мужское достоинство Гленда никогда не удостаивала внимания, поскольку неизменно пугалась его странных безжизненных глаз. Кроме того, Гленда не выносила его жену, тощую суетливую коротышку Элис, хотя та неизвестно почему обожала Джесси и вечно превозносила ее независимость, так что Гленда с трудом подавляла тошноту, слушая ее бесконечные тирады.
Она глазела на Джеймса. Если не сводить с него глаз достаточно долго, он обязательно обернется, и она заметит в его взгляде похоть, а потом и настоящую боль, как только он сообразит, что ничего не сможет сделать для удовлетворения этой самой похоти.
Но прошло уже немало времени, а Джеймс все не оборачивался. Только когда его зять, Джифф Попплтон, громко поздоровался, Джеймс оглянулся и встретился взглядом с Глендой, коротко кивнул, но тут же рассмеялся какой-то шутке Джиффа. Гленде это пришлось не по вкусу. В свои восемнадцать она считалась довольно хорошенькой. Предметом ее особой гордости были груди – полные, молочно-белые. Мужчинам нравилось на них смотреть, она поняла это еще два года назад. Конюхи приходили в невероятное возбуждение, стоило ей только появиться у конюшни, что она проделывала неоднократно за эти два года, поскольку была готова проверить силу своих чар на любом мужчине.
Почему же все-таки Джеймс Уиндем равнодушен к Гленде? Должен же он понимать, что, если женится на ней, сможет присоединить конюшни Уорфилда к своим владениям?!
– Совершенно непонятно.
– Что непонятно, дорогая?
– О, мама, я просто подумала, что Джеймсу Уиндему следовало бы поскорее сделать мне предложение, вместо того чтобы меня игнорировать!
– Ты совершенно права, – кивнула Порция Уорфилд, хмурясь от сознания столь очевидной несправедливости. – Действительно, его поведение необъяснимо. Лично я совершенно сбита с толку. Кстати, твоя шемизетка сползла, крошка. Поднимемся в дамскую комнату, и я поправлю ее. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы другие леди посчитали тебя слишком доступной?
– Конечно, нет, мама, – пробормотала Гленда и покорно вышла вслед за матерью из большой гостиной Попплтонов.
Мать и дочь начали подниматься по широкой лестнице вишневого дерева на второй этаж.
– Я только сейчас вытянула из твоего отца, что Джеймс был женат на англичанке, – сообщила Порция. – Правда, твой отец не захотел рассказывать дальше, но я заставила. Наконец он сдался, когда я пообещала, что велю приготовить на ужин все, что он пожелает. Женщина, на которой женился Джеймс, дочь барона, была очень молодой. К концу первого года их брака она умерла при родах. По всей вероятности, он еще переживает ее кончину... насколько вообще мужчина способен переживать смерть жены. Да, и ребенок тоже умер. Вероятно, любого мужчину огорчит потеря наследника, но, если я не ошибаюсь, с тех пор прошло уже три года. В Балтиморе достаточно прелестных девушек, чтобы он наконец утешился.
– У него есть любовница. Он не нуждается в прелестных девушках, пока не решит снова жениться, чтобы получить наследника.
– Любовница? – переспросила миссис Уорфилд, застыв на месте и поджимая губы. – Почему я об этом ничего не слышала? Тебе известно, кто она, Гленда? Говоря по правде, девушкам не полагается знать о подобных непристойностях, но тем не менее кто она?
Гленда наклонилась поближе к матери:
– Миссис Максуэлл.
– Конни Максуэлл? Господи, да ведь ей не меньше тридцати пяти! Она уже год как овдовела! Подумать только! Ты уверена, дорогая?
– О да! Мэгги Хармон слышала, как ее папа говорил маме, будто видел, как они целовались и смеялись в ее саду, а потом исчезли за огромным розовым кустом, и смех сразу стих.
– Интересно, – протянула миссис Уорфилд. – Конечно, нельзя назвать Конни старой клячей, но и свежим бутончиком вроде тебя ее не посчитаешь. Должна признать, она сохранила фигуру, и лицо у нее довольно хорошенькое, и эти светлые волосы... а кожа такая белая, что мне часто хотелось пристрелить ее! Ну что же, Джеймс – мужчина, так что удивляться нечему. Но скоро ему придется найти себе жену. Ему уже должно быть около тридцати.
– Джеймсу двадцать семь, мама, – расстроенно поправила Гленда, – да и то исполнилось всего три недели назад. Он еще молод для мужчины.
– Не слишком, – возразила Порция. – Не хмурься, ангел мой, иначе лобик будет в морщинах.
– Что, если Джеймс снова решит жениться на англичанке? Или уже встретил такую? Его кузен – граф, и сам он аристократ. Может выбрать кого угодно.
– Зачем ему еще одна англичанка? Первая не продержалась и года. Хотя он и говорит с британским акцентом, английского в нем всего лишь половина, да и то, без сомнения, худшая. Половина, которая до сих пор страдает, но не настолько, чтобы сам Джеймс не заботился о мужских развлечениях. Так вот, твой отец утверждает, что Джеймс пробудет здесь до конца года. Значит, времени у нас немало. Но послушай, дорогая, почему бы тебе не обратить внимание на другого поклонника?
– На кого же, мама.
– Например, на Эмерсона Маккаддла. Приятный молодой человек, и отец его сказочно богат.
– Но у него изо рта дурно пахнет.
– Позволяй ему целовать тебя только в щеку и старайся при этом задерживать дыхание.
– Эмерсон – адвокат. Он не интересуется ни скачками, ни разведением лошадей. Что он будет делать с конюшнями и производителями?
– Это верно. Что же касается Джеймса, возможно, он скоро одумается. Или устанет от Конни Максуэлл. Не вечно же ей оставаться молодой... правда, я бы на это не рассчитывала. Потанцуй с ним сегодня, дорогая. И давай не будем подтягивать шемизетку слишком высоко, хорошо?
Джесси осторожно отступила подальше в кусты. Она могла бы поклясться, что Джеймс смотрит прямо на нее! Но, конечно, это невозможно. На улице очень темно, а небо освещает лишь тонкий месяц, как раз слева от нее, за цветущими яблонями.
Девушка услышала, как четверо музыкантов в глубине гостиной заиграли вальс. Хотя Джесси так и не научилась танцевать, однако любила вальс, легкие, порхающие звуки которого, казалось, звали к полету. Ей так и хотелось кружиться, кружиться бесконечно, смеясь от удовольствия.