– Не против, если я прочту?
– Конечно. Только, пожалуйста, не вслух.
Вениамин раскрыл конверт и достал бумажку. Синяя паста на желтом клочке. Почерк был размашистый, экспрессивный.
«Дорогой, Альберт! Ты всегда стремился только к высотам. Ты добился многого. Но какой ценой? Я посвящаю этот шедевр тебе. Падший Мальчишка. Так мы назовем его. Я всегда знал, что у тебя скудная фантазия на имена для произведений. Но в целом твой талант гениален. Не хочу отставать от тебя. Вместе мы будем идеальной командой. И пусть, ты боишься меня, ко мне ты уже давным-давно примкнул.
Твой преданный почитатель, Артист»
Вениамин перечитал письмо трижды, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку.
– Не хотите сами его прочитать?
– Воздержусь.
– Хорошо. Но письмо я заберу. Кто такой Артист?
– Артист? Какой артист?
– Тут подпись. «Твой преданный почитатель, Артист». Вы знаете кого-нибудь с подобным псевдонимом? Всё ещё думаете, что это Жан-Поль Дю Мерси?
– Не знаю. Но этот мерзавец может быть коварен.
Вениамин поднялся с табурета.
– Это всё, что вы хотели мне передать?
– Да. – Первороднов насупился, косясь на недоделанные картины. – Что со мной теперь будет?
– Ничего. Что было полвека назад, уже не имеет смысла. Да и вы были ребенком. А по поводу улики, я разберусь. В конце концов, вы не стали скрывать её до конца. Это главное.
– Спасибо вам!
– Вам спасибо. Я могу идти?
– Конечно. Если захотите, я всегда буду рад такому гостю, как вы.
– Ну, это вы уже прикалываетесь. Кстати, могу я задать вам ещё один вопрос.
– Разумеется.
– Почему вы настояли на том, чтобы не ремонтировать систему видеосвязи в галерее?
– Моя дочь не рассказывала?
Вениамин вспомнил о том, что Тамара говорила о причудах своего отца.
– Хотелось бы послушать из ваших уст. Боюсь, ваша дочь и сама не поняла, что вы имели в виду.
– Не поняла… – Первороднов задумался, на его лице проступили нотки грусти. – Хотя всё просто. Вы слышали когда-нибудь фразу «красота – в глазах смотрящего»?
– Что-то знакомое. Но я не интересуюсь философией.
– А зря. Эту фразу использовали многие писатели. В том числе Оскар Уальд. Впервые её сказали ещё до нашей эры. Даже в мертвых эпохах были свои мудрецы. Знаете, что это значит?
– То, что всё относительно.
Первороднов тихо цокнул.
– Вы мыслите критически. Правильно, вы же следователь. Просчитывать все в цифрах – ваша работа. Но вы когда-нибудь задумывались о прекрасной составляющей истины? Приходила в вашу голову мысль, что даже между цифр может таиться сакральное?
– Я вас не понимаю.
– Любой объектив – наблюдатель. В физике есть такой эксперимент. Частицы ведут себя по-разному в зависимости от того, смотрит на них камера или нет. Эффект наблюдателя зафиксирован в самой точной прикладной науке. Так что, об этом сложно спорить. За моим мнением богатая стена авторитетного опыта.
– Я и не собирался вас переубеждать. Мне интересно понять вашу логику.
– Тогда просто возьмите цитату о красоте и сопоставьте ее с эффектом наблюдателя.
Вениамин отвел взгляд. Художник явно заставлял его думать о том, о что не важно. Но понять признанного гения современности зачастую бывает приятно и полезно.
– Ясно.
– И что вы поняли? – Первороднов наклонил голову в бок.
– Вы боитесь, что большую часть всего времени ваши произведения будут наблюдать бездушные камеры. В большинстве своем они и будут определять сакральный смысл творений. Я прав?
– Истинно так.
Вениамин не хотел давить на художника. У него было невыносимое желание сказать, что с работающей видеосвязью можно было вычислить преступника. Но Артур и без того должен понимать. Лишние фразы – ненужный укор.
– Ладно, я вас понял. Вопросов больше не имею.
Вениамин коротко кивнул и вышел из мастерской. Раздумья о «наблюдателях и прекрасном» улетучились постепенно. Сейчас нужно было думать о новой зацепке.
Пытаясь вспомнить дорогу по памяти, Хлебников завернул в зал. И не зря. Хорниева сидела на диване, увлеченно общаясь с девочкой лет десяти. Встав у порога, он стал наблюдать за этой картиной. К нему подошла Тамара.
– Что сказал мой отец?
– Ничего особенного. Вспомнил пару моментов по трупу.
– Это вам поможет?
– Скажу так, лишним не будет.
– Ну и прекрасно. Не хотите остаться на обед?
– О, нет. Я бы с радостью, но мы на службе. Работы тьма.
– Понимаю. Может, хотя бы чаю?
– Вы любезны. Спасибо. Но нам, правда, нужно идти.
– Ничего страшного.
Тамара засмотрелась на Хорниеву. На лице проступила легкая улыбка. Вениамин впервые наблюдал такое выражение на лице этой строгой женщины. Это завораживало. По большей мере, не потому что умиляло. Хлебников подсознательно ощущал, что они с Тамарой многим похожи.