Хорниева изучала убитую, сжимая конверт в руке. Казалось, кровь и крошки гипса на бумаге въедались в ее кожу. Девушка изо всех сил старалась не думать о том, что может скрываться в письме. Она хотела сосредоточиться на жертве, но скользкий соблазн колол изнутри.
От срыва заглянуть в конверт Хорниеву спас Базилов. Он привел к ней участкового. Строгий мужчина средних лет, скованный безмолвным испугом.
– Капитан Галантьев. Мне позвонила знакомая полтора часа назад. Её сын с другими ребятишками часто собирались здесь. Бегали, играли. Но сегодня они наткнулись на это безобразие. Я чуть в обморок не упал, когда увидел. Сразу в дежурку доложил.
– Жаль детей. – сухо произнесла Хорниева.
– Согласен. Если бы я в их возрасте столкнулся с подобным, то точно остался бы обеспечен кошмарами на всю жизнь.
– У вас есть какие-нибудь предположения? Кто эта женщина, от куда здесь эта машина, а главное – зачем кому-то совершать подобное?
– Ума не приложу. Но вот машина может послужить хорошей зацепкой. Кузов от «москвича». Древний как говно мамонта. Наверняка, гнил у кого-нибудь в саду. Или вот еще вариант – тут недалеко приемка чермета. Оттуда, возможно, забрали.
– Хорошо. А насчет тела? Ничего в голову не приходит?
Базилов слушал диалог Хорниевой и Галантьева. Между делом, за их спинами возникла промокшая фигура Хлебникова. Взгляд у него был как у восставшего из могилы. Лицо не выражало никаких эмоций.
– Хорниева, вы не туда смотрите. – грубо молвил он, подступая ближе. – Этот маньяк хочет нам что-то сказать.
– Вень, ты как? – хмуро спросил Базилов.
– Бывало и лучше. – ответил Хлебников, натягивая эластичные перчатки. – Но бывало и хуже.
– Сказать? – Хорниева внимательно следила за тем, как её наставник подходит вплотную к трупу. – Может, показать?
Вениамин аккуратно проник пальцами в рот жертвы.
– Для безумцев, считающих себя гениями, порой, это одно и то же. – произнес он, брезгливо выуживая ключ, застрявший в глотке.
Посмотрев в сторону, куда указывала мертвая, Вениамин увидел проход в другие помещения.
– Там что? – спросил он у Галантьева.
Участковый лишь пожал плечами. Вениамин, осознав, что расспрашивать местного полицейского об этом заводе бесполезно, стремительно направился к проходу. Хорниева и Базилов последовали за ним.
– Стойте! – окликнул Галантьев. – А если это ловушка?
– Если маньяк решил установить здесь ловушку – мы бы уже в неё попали. – ответил Вениамин, обнаружив свеженарисованную красную стрелку.
Хлебников достал фонарик. Стрелка указывала на лестницу в подвал. Любопытство Галантьева пересилило опасение, и он направился за остальными.
Обшарпанные помещения пустовали. Лишь пыль, камни и паутина. Завод закрылся много лет назад. За это время люди растащили отсюда всё, что представляло даже самую малейшую ценность. По велению очередного указателя, Вениамин завернул за угол. Луч фонарика осветил перед ним узкий коридор, наполненный частыми дверными проёмами. Сами двери отсутствовали, а вместо них красовалась паутина из колючей проволоки. На каждой в центре висел замок.
– Что за чертовщина? – вымолвил участковый.
Вениамин вздохнул и начал пытаться открыть каждый из замков. Убеждаясь, что ключ не подходит к замку, он переходил к следующему. В то время его спутники пытались заглянуть сквозь проволоку. Комнаты были небольшими и такие же пустыми, как всё на этом заводе. Игра теней от проволоки дополняла и без того зловещую атмосферу.
Четверо полицейских. Каждый испытывал явный негатив, но притом по-своему.
Хорниева словно очутилась в каком-то дешёвом фильме ужасов. Стоит ли говорить, что в данном направлении кинематографа дешевизна снижает уровень гнетущей атмосферы? Для девушки находиться здесь было тяжелее, чем всем остальным. Но вопреки тому она держалась намного лучше, чем любой из окружающих её мужчин. Возможно, из-за них она и чувствовала себя в относительной безопасности. Или всё немного иначе. Она старалась не показывать, что боится. Как ещё завоевать уважение у коллег в данной сфере?
Базилов ощущал себя погрузившимся в уникальный «квест-рум». Этакую комнату страха, где нужно было разгадать зловещую загадку. Сложно винить человека за то, что он представляет текущую ситуацию, как игру. Ведь он тоже боялся находиться здесь. И лишь подсознание придавало ему сил, частично обманывая восприятие.
Галаньтев боялся больше всех. Он не чувствовал ничего, кроме тревоги. Никакой меланхолии. Сухой ужас перед возможной угрозой. Его инстинкты готовы сработать лишь в двух направлениях: контратаковать внезапного нападающего или просто убежать в случае, если предыдущий вариант представится бесполезным.