Выбрать главу

Охотнее всего меланхолическое вещество накапливается в кишечнике, где смешивается с желчью. Оттуда-то и поднимаются миазмы, отравляющие мозг. И вот оно. — Мы упираемся в поэтов. При всем уважении, вот, Бодлер, вот, простите, Тракль со своей «Bläuliche Schatten». Случается, эти миазмы выходят через рот страдающего меланхолией человека и заражают своими ядами здоровых.

3

Грегор Градник был изумлен. Ему никогда не приходило в голову связать поэзию с миазмами желчи. Он не отрывал глаз от экрана компьютера, по которому бежали имена, сравнения, цитаты, авторы и названия книг. Блауманн завораживал его даже больше, чем американские воскресные проповедники. Профессор, исправляющий студентам запятые, направляющий их к рефлексии повседневности, к самовыражению, к исповедальности, каждую ночь просиживает за компьютером, поглощенный своей грандиозной, космической, своей блауманнской темой. Днем он занимается бегом трусцой, а ночью пишет великую книгу алхимика, которая объяснит меланхолию in substancia[4].

Благодаря своему компьютеру — а у Блауманна он был подключен к базам данных английских университетов — профессор обнаружил, что в Англии в семнадцатом веке жил человек, умудрившийся на Страстной неделе исповедоваться и причащаться дома, ибо он страшился желчных миазмов, выдыхаемых кучей унылых кающихся прихожан в закрытом помещении церкви.

Миазмы! Фреда Блауманна охватил жар первопроходца. Миазмы! А не это:

Ali ту griefs to this are jolly Naught so sad as melancholy.
Все беды кажутся забавой перед ней — Горчайшей меланхолией моей[5]

Создавая книгу, он не будет ограничиваться меланхолией как болезнью только елизаветинской эпохи, нет, он займется ею всесторонне, со всем историческим контекстом. От Константина Африканского, — тут профессор щелкнул по клавише и на экране замигал год: 1087, до Роберта Бёртона, другая клавиша, и снова дата: 1621. И дальше, до Фреда Блауманна.

«Вы можете себе представить? — воскликнул он. — Шесть веков меланхолии. И даже больше».

Глава пятая

ОДИНОКОЕ ДРЕБЕЗЖАНИЕ ТРАМВАЯ

1

На другой стороне улицы, на втором этаже, у окна стоят мужчина в майке и женщина со светлыми спутанными волосами, свисающими вниз. Она разворачивает из бумаги мясо и сует ему под нос — понюхай. Мужчина ее отталкивает, женщина опять приближается. Наконец, он нюхает. Оба заливаются громким смехом, Стелла и Ковальский.

Соседнее питейное заведение подобно многим другим во Французском квартале. Нечто среднее между английским пабом и южной неразборчивостью, клубной чопорностью и потной расслабленностью. И еще с чем-то, неуловимо особенным. Люди здесь особенные, как и во всех других заведениях Квартала.

У входа в бар «Ригби» каждый вечер большеголовый пес лежа грызет кубики льда. Бар «Ригби» не для художественных натур и меланхоликов. Они сюда ни ногой. Здесь татуировки на руках и язык, на котором они не говорят. Художественные натуры и меланхолики, создатели сбалансированного чеснока и бестселлеров о велосипеде выстаивают на вечеринках, держа в руках бокалы, поглощают бобы с рисом, и vice versa, и дискутируют об алиенации. Иногда в «Ригби» играет Иисус. Иисус — чернокожий, иногда он играет на губной гармонике. Когда играет, что случается довольно редко, то все его слушают. Потому что Иисус играет божественно. В «Ригби» то и дело раздается громкий смех официантки Дебби, которая носит зеленые подтяжки. Она носит зеленые подтяжки, чтобы привлечь внимание к тому, что находится между ними. За барной стойкой сидят Боб и Мартин. Боб сильный и хитрый, Боб здесь правит, Мартин старый и мудрый, Мартин здесь философствует. Гамбо размышляет, Иисус играет, Лиана, красивая блондинка, ждет туристов из Техаса. Боб — сутенер, Мартин — бывший актер, Лиана — девушка легкого поведения, Гамбо — художник-фотограф. Бар «Ригби» работает круглосуточно. Пес Мартина иногда всхрапывает, тут все смеются.

вернуться

4

По существу (лат.).

вернуться

5

Бертон Р. Анатомия меланхолии /Пер. с англ. А. Г. Ингера. М., 2005. С. 69.