На горизонте ни одного трамвая. Хотя ночью он иногда слышит дребезжание вагона, идущего в сторону Елисейских Полей. Тогда, когда бирюзовое небо темнеет, и отовсюду раздаются звуки одиноких пианино. И музыкальных автоматов.
Глядя во время утреннего бритья в зеркало, он заметил синяки под глазами. На носу выскочил дурацкий прыщ. Казалось, сердце опутали и сжимают водоросли тоски, поднявшиеся ночью с илистого дна близлежащей реки. Он выбежал на улицу и вдохнул холодную свежесть, которой тянуло с реки, и которая разряжала густой воздух. Растрепанные люди выползали из своих нор забрать оставленное у порога молоко. В патио шумел фонтан. Двое бродяг на берегу реки вылезали из пакетов. Один воткнул трубку в щель на заросшем лице и уставился на отчаливающий корабль, на его гигантский гребной винт, который брызгал струями пены, перемалывая бурую воду под собой. Этому бродяге было доступно что-то такое, что Грегор Градник вдруг перестал понимать.
Одиночество.
Не ностальгия. Одиночество. Город и окраины, учреждения и люди, телефоны и замочные скважины, законы и фразы, все то, что питало любознательность — все поглотило, всем завладело одиночество. И он оказался абсолютно вне всего происходящего. Просто наблюдатель. Существо живое и неживое. Не связанное ни с чем, связанное с ничем. В состоянии до Сотворения. Ощущая себя брошенной женщиной, бродящей по пустой квартире после ночи страстной любви.
Впечатления, которые несет в себе путешествующий человек, по мере его передвижения дополняются новыми. Новые оттенки накладываются на цвета, которые помнят глаза. Новые лица пополняют галерею уже знакомых. Слова сортируются по смыслу. Эмоции раскладываются послойно на пережитое ранее. Только это уже не путешествие. Настоящее путешествие — это как дышать, как есть, когда голоден. Это поездка с Анной в Тунис, его арабский шумный колорит и яркие краски. Путешествие с Анной по Адриатическому морю, с его низким солнцем, низким сводом неба, по которому ветер гонит облака. Совместное катание на лыжах, когда выдыхаемый воздух инеем замерзает вокруг губ. Это громадная картина Матейко в Кракове. Скомканные простыни в обшарпанном номере какой-то гостиницы в Чехии, где по утрам под окнами грохочут фуры. Долгие ночные армейские караулы на какой-то залитой лунным светом балканской возвышенности. Путешествие с Итало Звево[7], короткое сентиментальное путешествие, когда в коляске, лежа на животе, отправляешься на Марс. Спонтанно, когда само по себе движение — и есть цель. Движение туда, где человек почувствует себя более одиноким и более свободным. Туда, где нет никого, перед кем он мог бы похвастаться этой своей свободой. Туда, где это просто невозможно, раз там нет ничего подневольного.
Сейчас он находился именно там. На Марсе. От широкой реки веяло влажной прохладой. Он был на том самом секретном месте в лесу, где время тогда, для него, мальчишки, остановилось. Время, которое есть у всех предметов и людей, которое всегда с ними, которое есть даже у этой текущей воды, это время проходит мимо него, движется навстречу ему. Он выхвачен из его обморочного ожидания, при котором в груди и в мозгу — везде только речные водоросли, он в состоянии до Сотворения мира. Где никто никуда не бежит, где есть только цель, где все живое и неживое неподвижно и в предвкушении просто ждет. Только он и брошенная женщина, в пустой квартире, в полдень, знают, что они одиноки и недвижимы, и что все уходит безвозвратно.
Уходит в гостиничных номерах и одиночестве пустых вагонов. О, как хорошо они ему знакомы, всю свою кочевую жизнь он с ними сталкивался. В гостиничных номерах и одиноких пустых вагонах он иногда пытался зафиксировать ощущение чего-то всеобъемлющего. Но каждый раз ловил себя на том, что смотрит со стороны, что это просто наблюдение. Что снаружи, через окно мчащегося поезда видит себя, прислонившегося к стеклу. Мальчишкой он часами бродил по заброшенному железнодорожному пути, который абсолютно бессмысленно обрывался где-то в лесу, недалеко от его родного города. Сейчас он снова был там. И здесь. Когда-нибудь, когда-нибудь он обязательно отправится туда, посмотреть, что осталось от той колеи.