Эту любопытную историю поведал нам на бастионах форта главный хранитель древностей, сопровождая свой живой рассказ заразительной, но неповторимой жестикуляцией.
В тот вечер я обедал с комиссаром этой заморской провинции. Как все, кого я встречал в тот день и позже, он пребывал в состоянии немого восторга от визита королевы-матери. При каждой возможности она делала больше того, о чем ее просили. Свежая, словно не ощущавшая немыслимой жары, она сорвала все попытки политиков бойкотировать ее активность. Она, в частности, устроила состязание арабских моряков, чьи суденышки, дау, в эту пору года переполняли старую гавань. Насеровское радио клеймило ее как символ западного империализма. Дау приплыли из Занзибара и всех крохотных портов на побережье. Королева-мать подошла к самой воде и долгое время весело болтала с ними — событие, о котором потом годами будут вспоминать в Хадрамауте и Персидском заливе.
Политиков в Момбасе, похоже, не слишком уважают. Большинство наших разговоров в тот вечер так или иначе касалось перспектив развития Кенийского побережья как курорта. Здесь есть пляжи, хороший прибой для серфинга, коралловые рифы, марлин, тунец и акулы для морской рыбалки, почти неизведанное Дно для глазастых ныряльщиков, по сути — все, что привлекает туристов в Вест-Индию. В настоящее время Момбаса используется главным образом в качестве порта и конечного пункта железной дороги; богатый охотник или рыболов едет прямо в Найроби и оттуда отправляется на сафари в заповедники. Комиссар надеется увидеть, как его провинция превратится в морской курорт и место отдыха и развлечений не только для туристов из Европы и Америки, но и для семей с нагорий Кении и Родезии. Сейчас родезийцы стремятся провести отпуск на уровне моря, что рекомендуют им врачи, — в Дурбане, городе со здоровым климатом, но не романтичном и дорогом. В прохладный сезон Кения — куда более заманчивое место с нетронутой природой.
14 февраля. Сегодня я имел возможность собственными глазами увидеть, насколько она заманчива. Но сначала пришлось позаботиться о ночлеге. Ночи на пароходе, пришвартованном к причалу, невыносимы из-за жары, стоящей в это время года, и криков портовых грузчиков. Спасение пришло в лице вызывающе элегантной француженки; она поднялась на борт, когда мы бросили якорь в порту, одетая в форму собственного покроя, как представитель бюро путешествий, принадлежащего ее мужу, — полная противоположность агенту на Лионском вокзале. Весь предыдущий день она отправляла внутрь страны группы туристов, желающих понаблюдать жизнь диких животных в естественных условиях. Этим утром она уже снова работала, нарядная и свежая. Я нашептал в ее симпатичное ушко о своей бессоннице, и она тут же, правда, за довольно приличные деньги, устроила мне ночлег на две следующие ночи в Кибо, местечке на склоне Килиманджаро.
Но сперва — поездка по побережью; в десять утра мой друг сапер и его жена приехали в порт, чтобы забрать меня. Мы заехали за миссис Керкмен в ее отель, переправились на материк и двинулись на север. По пути встретили стайку девушек из соседнего племени, называющегося, кажется, гуяма. Эти язычницы выделяются среди жителей Момбасы, одетых по-европейски и неряшливо, тем, что сохраняют свою африканскую грацию, будучи обнажены до пояса, украшены прелестной татуировкой и бусами. Дорога на север идет то среди африканского буша, то среди кокосовых и кукурузных плантаций. Несколько европейцев с не-зависимым характером живут здесь, поблизости от переправы, расчистив себе небольшие участки земли. В одном из домов жил мистер Керкмен. Он присоединился к нашей компании, и мы поехали дальше мимо Фритауна, поселения рабов, освобожденных в прошлом веке, к руинам города Геди.
Современные путеводители по-прежнему пишут, что древний город зарос травой и кустарником, а туземцы обходят его стороной, боясь обитающих там призраков. Это было правдой десять лет назад, но сегодня большая часть его территории расчищена и ведутся раскопки. Для тех, кто не наделен живым воображением археолога и кого не волнует созерцание напластований древних обломков, Геди уступает лишь Зимбабве по своему очарованию и таинственности. Он не был разрушен, жители просто ушли из него; потом силы природы, грозы и наступавшая растительность, в продолжение нескольких столетий делали свое дело, а суеверия охраняли его от людей.