Суббота, 21 февраля. В пригороде убили полицейского, потому что его соседи сочли, что полиция покровительствует колдунье. Так по крайней мере рассказывают. Я видел на таможне огромные ангары, забитые слоновьими бивнями и носорожьими рогами, предназначенными для вывоза в Индию. Чтобы поставить заслон браконьерству, которое тем не менее широко распространено, в Танганьике введен запрет на производство разных поделок из слоновой кости. За бивни дают по восемнадцать шиллингов за фунт, рога носорога идут по шестьдесят. Большую часть последних в конце концов отправляются китайцам, разжигать их любовный пыл.
22 февраля. Месса в соборе (еще одно сооружение, возведенное немцами), народу битком, в основном endimanchés [222] гоанцев, белых лиц почти не видно.
Р. повез меня в Багамойо, в сорока пяти милях к северу, на побережье на ланч с археологом, работающим на правительство, — молодым человеком, не столь восторженным, как его confrère[223] в Момбасе. На «мерседесе» Р. мы одолели очень тяжелую дорогу до Багамойо за полтора часа. Молва о моем интересе к развалинам старых мечетей бежала впереди меня. Тут их две — одна средневековая, другая восемнадцатого века — неподалеку от нынешнего города, симпатичного и обветшалого, построенного в девятнадцатом веке частью немецкими колонистами, частью — арабскими работорговцами и оставляющего обманчивое впечатление более древнего, что типично для всех городков на побережье. Археолог жил в очаровательном домике, традиционном для этих мест и резко выделявшемся на фоне убогого бетонного социального жилья, построенного Департаментом общественных работ в последнее время.
Багамойо был той точкой, откуда последние сто лет отправлялись в разные районы страны миссионеры и исследовательские экспедиции. Немцам он служил штаб-квартирой, пока они не приспособили для себя Дар-эс-Салам. Багамойо останется в истории как место, где происходил ужасный обед, устроенный 4 декабря в честь возвращения Стэнли и Эмина-паши[224].
Трагичность и гнусность последней экспедиции Стэнли смягчается лишь ее фарсовостью. Он сам в своей «Самой черной Африке»[225] предполагает, что тут не обошлось без вмешательства дьявола.
Эмин, о чем будут помнить, был protégé генерала Гордона[226], который направил его в качестве египетского хедива управлять экваториальной провинцией (на которую Египет и не претендовал) на юге Судана. После гибели Гордона Эмин оставался в осажденном Хартуме, но был в безопасности. Гордон направил его туда по собственной инициативе, и в Европе мало кто знал о нем. Он был милый человек, благородный, мягкий, глубоко сведущий в естествознании, безумно любящий свою дочь-полукровку, однако отнюдь не тот паладин, каким его сделали английские газеты. Еврей немецкого происхождения, он с одинаковым безразличием молился в синагоге, в церкви и в мечети. Сам он представлялся когда подданным Турции, когда египтянином; кажется, он подумывал, чтобы стать одновременно британцем и бельгийцем. У него были жена турчанка (которая сбежала в Пруссию) и любовница абиссинка. Фамилию Эмин он принял, предпочтя ее своей родовой, Шнитцер.
Когда его свергли, он умудрился обратиться за помощью к египетскому, британскому и германскому правительствам. Частное предприятие получило поддержку. В 1886-м был образован «Фонд освобождения Эмина», и люди щедро жертвовали в него, движимые разными мотивами: гуманистическими, патриотическими и коммерческими. Гордона предали в Хартуме, и это не должно повториться. Распоследнего гордоновского лейтенанта изображали доблестным героем, с горсткой верных солдат сражавшегося с ордами мятежников. Их необходимо или спасать, или послать им подкрепление или оружие, чтобы они продолжали оборону города. А еще было много бизнесменов с севера Англии, с вожделением смотревших на природные богатства центральных районов Африки, считавших, что бельгийский король оказался проворней, наложив лапу на Конго, и желавших последовать его примеру. Экспедиция по неизведанной стране подразумевала заключение ряда договоров с вождями местных племен и получение концессий, могущих принести прибыль. Стэнли уже делал это прежде и должен был сделать снова. Он согласился возглавить экспедицию.
Как становится ясно из источников иных, нежели отчеты самого Стэнли, его появление на берегу озера Альберт вызвало бунт в армии Эмина, командный состав которой состоял главным образом из офицеров, сосланных в южные районы Африки отбывать наказание за те или иные преступления. Вместо того чтобы отважно защищать тылы британских владений, они удобно устроились, живя в комфорте, обзаведясь гаремами и рабами, и жирели, грабя окружающее население Их верность Эмину была показной, поскольку до них доходили слухи о скором прибытии подмоги. Эмин и его штаб, холеные и нарядные, поплыли на паровом катере навстречу Стэнли. Он нашел его, оборванного и умирающего от голода, во главе небольшого передового отряда, который под любым иным командованием превратился бы в простой сброд. Эмину пришлось возвращаться назад и собирать остатки своей разваленной армии. Египтяне немедленно подняли мятеж и арестовали его. Но, в свою очередь, этот мятеж и слухи о плачевном состоянии отряда Стэнли спровоцировали массированное наступление суданцев. Мятежники неожиданно решили, что последуют за Эмином куда угодно, лишь бы быть подальше от чернокожих. Эта очаровательная история стоит того, чтобы прочитать ее целиком (я так и сделал). Она подробно задокументирована и замечательно подытожена мистером Байроном Фаруэллом в «Дутой фигуре». Я поместил здесь этот краткий очерк, чтобы показать, какой катастрофой обернулся званый обед в Багамойо.
224
Последнюю свою африканскую экспедицию Стэнли предпринял для освобождения Мехмеда Эмина-паши, губернатора экваториальной провинции Египта, свергнутого в результате переворота в 1882 г.
225
«В самой черной Африке» (1890) — книга воспоминаний Станли о его последней экспедиции на Африканском континенте.
226