На обратном пути нам повстречался деревенский праздник. Люди будут танцевать до глубокой ночи, пить и играть на барабанах; веселый всеобщий праздник, непохожий на нгома, которые мне доводилось видеть и в которых всегда было нечто колдовское и, пожалуй, угрожающее.
23 февраля. Я не раскаиваюсь в том, что проявляю лицемерный интерес к средневековым арабским руинам. Это позволило мне посетить несколько восхитительных мест и познакомиться с очаровательными людьми. Сегодня я заказал билет на самолет до Килвы. Пришлось изменить своему решению остерегаться самолетов — подобно тому, как Беллок остерегается поездов в «Путешествии в Рим». В это время года дороги непроходимы; из Момбасы туда ходит пароход, но воспользоваться им означало бы продлить мою экспедицию на три недели и непозволительно злоупотребить гостеприимством людей, у которых я остановлюсь, поскольку гостиницы там нет. Приезжие должны или ставить себе палатку, или навязываться в гости к районному комиссару. Так что, вынужденный отныне забыть о своем предубеждении, в полдень я шагнул в душный маленький самолет (который, разумеется, опаздывал с вылетом) с замороженной бараньей ногой в руках, которая была твердой, как гранит, когда я клал ее в багажную сетку, и мягкой, как воск, когда в конце пути я вручал ее хозяйке.
Цель моего перелета находилась в двухстах милях к югу от Дар-эс-Салама. Существует три Килвы — остров Килва-Кисивани, где ныне все в руинах и есть лишь несколько хижин; сонный маленький городок девятнадцатого века Килва-Кивиндже, построенный арабами и немцами и находящийся в восемнадцати милях к северу от материка; и Килва-Масоко, новая бома, или резиденция местной администрации, куда я и направлялся. Самолет приземлился на острове Мафиа, плоском, покрытом рощами кокосовых пальм и мангровыми зарослями, который привлекает любителей морской рыбалки. Мы пролетели над дельтой Руфиджи, где уже сорок лет над водой торчат мачты затонувшего немецкого военного корабля. Посадочная полоса в Килве находится близ бомы. Выйдя из самолета, я был встречен районным комиссаром и его супругой, которые отвезли меня в свой дом. Его отдаленное местоположение предоставляет комиссару большую степень свободы от бюрократического вмешательства, нежели имеет любой из его коллег в Танганьике. С двумя молодыми помощниками он управляет территорией в три тысячи квадратных миль. Говорят, на материке слонов больше, чем налогоплательщиков; жителей немногих деревень навещают старым колониальным способом, то есть пешком. Килва-Масоко — это три бунгало, в которых живут европейцы, офис, школа, две индийские лавки и причал. Этому причалу местная бома и обязана своим существованием, поскольку в горячие деньки «арахисового проекта» было решено довести сюда железную дорогу для погрузки на корабли продукции здешней по-прежнему девственной природы. Само присутствие в этом месте комиссара — одна из немногих положительных сторон этого проекта; у собирателей арахиса плохая репутация, по большей части заслуженно, но было среди них и порядочное количество усердных и расторопных армейских офицеров, которые приехали, полные веры в то, что смогут помочь накормить жертв войны. — Они же первые и поняли бессмысленность всей этой затеи; кто вернулся в Англию, другие, среди которых был и мой хозяин, остались в Танганьике, чтобы как-то иначе приносить пользу. Он и его супруга — люди неунывающие, преданные этой огромной безлюдной территории, ничуть не страдающие от отсутствия городского комфорта.
24 февраля. От острова Килва-Кисивани бому отделяет узкий пролив. Мы переправились через него на моторной лодке, высадились на пирс и побрели, утопая в песке пляжа. Когда-то власть султана Килвы простиралась от Мафиа на севере до Софалы (близ современной Бейры), в девятистах милях к югу. Султанат намного превосходил другие по территории. Сегодня, вместе с соседними островами Сонго-Мнара и Санджи-я-Кати, все население Килвы — это несколько рыбацких семейств. Вероятно, первыми тут появились персы и основали в десятом веке династию. Расцвели эти места при оманских арабах. В начале шестнадцатого века пришли португальцы. В 1589 году каннибалы зимба сожрали всех жителей, оставив пустыню, которую время от времени кто-нибудь захватывал. Однажды, в восемнадцатом веке, эти места ожили и достигли относительного процветания — вновь при арабах из Омана, но потом постепенно начали приходить в упадок, пока в середине прошлого века султан Занзибара не изгнал местного султана.