Через две недели они уезжали. Верка, она, и Витька. Уезжали во внешку, потому что прошли дубль-экзамен здесь, и были зачислены в хорошо себя зарекомендовавший межвидовой университет в прекрасном мире Иклес конклава Санкт-Рена. Этот университет, между прочим, в свое время закончил старший сын Джессики и Ри, Ромка, и жена его, Настя, тоже там училась. Факультет, правда, они выбрали другой, но это и понятно — не всем же в этой семье идти в медицину, да еще такого уровня. Базовой специальностью у них пока что шла межрасовая истории я и культурология, а потом можно будет расширить специализацию, войти в новые кластеры — возможностей море. И все они оплачены. Уже. Заранее.
Как-то раз Даша спросила:
— Пап, а сколько стоит эта учеба?
Сначала папа попытался отшутиться, но Даша тогда проявила недюжинную настойчивость, и ему пришлось ответить. И вот что он ответил:
— Примерно десять лет жизни. Твоей.
— Но…
— Твоей, Дарья, исключительно твоей. А если ты про деньги, то не дороже тех денег, которые мы в состоянии заработать. Ты же меня знаешь. Когда у меня на что-то не хватает, я первый про это говорю.
— Да ну тебя, — расстроилась тогда дочь. — Я же всё равно узнаю.
— Всему своё время, — пожал плечами папа. — Разумеется, узнаешь. Но когда ты про это узнаешь… — глаза его стали хитрыми, — ты ничего не сможешь поделать.
— Почему это?
— Потому это, что ты будешь в учебе по ушки, а мы усвистим куда-нибудь в экспедицию, и отругать папу ты не сумеешь. А маму тем более.
— Маму ругать — себе дороже, — хмыкнула тогда Даша.
— А почему? — с интересом спросил тогда Ит.
— Потому что она днем орет в ответ, а ночью плачет в подушку, — объяснила дочь. — Мне ее жалко, пап. Потому и дороже.
…Сначала она сходила в душ, потом почти час просидела в их с сестрой комнате, размышляя, что брать — многое хотелось взять с собой, но было нельзя, и она бездумно перебирала вещи, прикидывая, что увозить, а что нет. В три кофра побольше и в один поменьше предстояло положить многое… почти всю жизнь, вдруг поняла Даша. Как запихнуть всю свою жизнь в три чемодана и дорожную сумку? Невероятно. А ведь придется. Тетради с бесчисленными рассказами и зарисовками — зачем они? Кому они там будут нужны? Старая, но такая любимая пляжная сумка, которую когда-то отдала мама, отдала после настойчивых просьб — но куда там, в университете, она будет ходить с сумкой, и зачем там сумка вообще? Мамины подарки, подарки отцов… «Черт, ну почему я не мама? — с тоской подумала Даша. — Уметь бы как она собираться». И мама, и оба отца собирались мгновенно и по-спартански скромно. У мамы, например, имелся дорожный чемоданчик, в который она, не глядя, забрасывала штаны «на смену», майку «чтобы спать», рубашку «тоже на смену», водолазку, свитер, дорожную косметичку, тапочки, и чашку с ложкой. Сборы папы были еще короче — его имущество умещалось в рюкзак, по размеру вдвое меньше маминого чемоданчика. А рюкзак папы Фэба… Почему у нее так не получается? Может быть, потому что они уезжают, чтобы потом вернуться, а она сейчас…
Думать про это не было никаких сил. Даша положила обратно на полку шкатулку, которую держала в руках, и пошла на кухню — ей снова захотелось компота. Она опять подошла с чашкой к окну, но в этот раз взгляд ее упал не на город — на подоконнике лежал, ранее ею незамеченный, новенький блокнот в коленкоровой зеленой обложке. Даша машинально взяла его в руки и открыла.
« 1. Второй день на планете Тарораг, — прочитала она.
— Кисонька, ну ты только не плачь, пожалуйста…
— Я сколько раз уже говорил, что я не кисонька, и плакать я не собираюсь! — взвыл Фадан. — Не со-би-ра-юсь я плакать, остроухий вас всех тут раздери!!! »
Это еще что?
Даша нахмурилась.
Фадан? Бонни? Шини? Аквист? Бакли?
Ее детство вдруг встало перед ней, и она увидела — словно и не прошло тринадцати лет — огромное теплое море, дамбы на горизонте, чайки, и мама, и та самая пляжная сумка… а потом — как они ждали зимой, и она, тогда еще только пробуя, рисовала палочки на обоях, считая дни, когда приедет папа Ит и все остальные, и тот Новый год, и елка, и…