Следующий тоннель, по которому они ехали часа три, был уже не прямым, он извивался, как горный серпантин, и, подобно серпантину, вел куда-то вниз. Фадан заметил, что стены тоннеля имеют новый оттенок, местами зеленоватый, местами красный, и пожалел, что не знает геологию — потому что геологу эти стены рассказали бы, наверное, о многом. Закончился тоннель идеально круглой площадкой пятидесяти метров диаметром с куполообразным сводом, который слабо светился — Шеф подсказал, что это, видимо, пересадочный узел. С площадки уходили два тоннеля, один вел вниз, второй поднимался наверх. Выбрали идущий вверх, но уже через десять минут поняли, что ошиблись, потому что тоннель, чуть поднявшись, шел вниз. Вернулись на площадку, заехали в другой тоннель — на этот раз правильно. После небольшого спуска начался плавный подъем.
— Чего-то я устал, — пожаловался Бакли, когда они выбрались в очередное расширение, в этот раз квадратное, с квадратными колоннами по углам. — И совершенно сбилось ощущение времени. Сколько сейчас?
Бонни посмотрела на часики.
— Ого! Почти десятый вечер! — удивилась она. — То-то я и чувствую, что проголодалась. Ребята, есть хотите?
Ребята есть хотели, поэтому было решено устроить привал, тем более что тут, на квадратной площадке, оказалось тепло, и воздух был свежее, чем внизу. Шини споро разогрел еду (всё та же самозаваривающаяся каша, которая всем изрядно поднадоела, и консервы), вскипятил воду для лхуса, и все сели есть.
— Спать предлагают сменами, по очереди, в машине, — сказал Фадан, когда с едой было покончено. — Безопасно-то оно безопасно, но всё равно как-то не по себе.
— Согласен, — кивнул Бакли. — У меня последние часы такое ощущение, что на нас кто-то смотрит. Я молчал, ясное дело, потому что в глюки не верю, но мне тут тоже не очень нравится.
— Мы здесь чужие, — заметил Аквист. — Приперлись без спросу, ездим, шумим. Живи я тут, мне бы тоже не понравилось, что по моему дому без моего разрешения кто-то шляется.
— Согласен, — тут же подключился Шини. — У меня тоже чувство, что я нахожусь в чужом доме без разрешения. И хозяин не очень доволен тем, что я здесь.
— Значит, не показалось, — Бонни опасливо оглянулась по сторонам.
— Ты чувствуешь? — повернулся к ней Аквист.
— С самого начала, — Бонни поежилась. — Поскорее бы отсюда выбраться.
…Первыми дежурили Шини и Фадан, Бонни и Аквист должны были дежурить вторыми, а Бакли, посовещавшись, от дежурства освободили: ему машину вести, пусть лучше отсыпается. Бакли и вправду сильно устал. Вести пикап в тоннелях оказалось делом непростым, пол был неровным, постоянные подъемы, спуски, повороты, неожиданные остановки. Бакли в результате вымотался, как ездовая ацха, у него болели руки, ноги, и спина.
— И вообще! Я врач, а не водитель, — в сердцах заявил он, когда распределяли дежурства. — Вы когда будете учиться, охламоны? Да, да, я про вас говорю, Аквист и Шини! И нечего прятать глаза!
— Да научимся мы, научимся, — примирительно ответил Аквист. — Не переживай. Ложись лучше спать.
— Я-то лягу. А вот вы — охламоны и олухи, — ворчал Бакли, забираясь в пикап. — Нет, Бонни, я лучше под носилки лягу. А то вы будете меняться, и оттопчите мне все руки…
— Знаешь, Фадан, я себе даже не представлял, что этот мир… что он такой огромный, — Шини сидел, повернувшись спиной к Фадану, а тот, беззвучно ругаясь сквозь зубы, заплетал ему десятую по счету косичку. — А ведь мне казалось, что мы что-то знаем. Что мы умнее остальных… ой! многих остальных… чего ты дергаешь?
— Сиди ровно, — приказал Фадан. — Дожили. Чтобы я еще раз согласился тебя заплетать! Пусть лучше Бонни.
— Она спит. Так вот, про мир. Я его теперь вижу, как… ой!.. как множество векторов, линий. Мы бегали по одной, а теперь…
— И по какой мы бегали? — поинтересовался Фадан.
— История, разумеется. Причем… ай!.. причем исторический период весьма короткий… во как я могу, прямо как в институте, — хихикнул Шини. — А что? Напустить на себя серьезности, и… ой!..
— Ты перестанешь орать? — разозлился Фадан.