— Сейчас, если я правильно понимаю, нас ожидает как раз регресс, — Фадан удивился тому, как слабо прозвучал его голос.
— Верно, — кивнул Грешер. — Слишком умные все стали. А этого не нужно.
— И что же нужно?
— Поменьше мыслей. Побольше бога. И надо обязательно освежить генофонд, перемешать его, — пояснила Олка. — Поэтому мы создадим в ближайшем будущем несколько государств, и слегка их стравим. Война — самое милое дело для этого. А после встряски можно начинать работать. Поколений за десять дойдут до нужной кондиции. А то, понимаешь, распустились. Даже быраспас себе придумали. Слишком жить хотят. Это не естественно.
— Вы тоже хотите жить, — напомнил Фадан.
— Мы — это другое дело, — отрезала Олка. — Мы не вы. Мы не стадо.
— Вот это верно, — пробормотал Фадан. — Вы действительно не стадо. Уж куда нам… до пастухов. Но что вы хотите конкретно от меня и от… от моей команды? Почему вы привезли нас сюда, зачем? Не проще ли было убить нас сразу?
— Убить потомков Лердуса и уничтожить такую хорошую кровь? — удивилась Олка. — Вот еще. Лердус был, конечно, тот еще подлец, но качество крови это не умаляет.
— Он был отступником, — спокойно пояснил Грешер. — Он, прекрасно зная, что к чему, пошел против нас. Нашим предкам составило большого труда качественно дискредитировать его. Неужели вы думаете, что он первый полез в тоннели общаться с Главным Техником, которого сейчас называют Остроухим? Мы прекрасно знаем, что там, под нами, он до сих пор функционирует, и что уничтожить его невозможно, потому что он привязан к энергетическому полю планеты.
— Так что нужно от нас? — снова спросил Фадан.
— Вам придется остановить процесс, который вы же сами инициировали. Заставить межмировой имитатор деактивировать Красную Гору, вывести генератор, и отключить всю систему.
— А если я этого не хочу? — упрямо спросил Фадан. — Что тогда?
— Тогда придется вам показать, что мы настроены серьезно, — пожал плечами Грешер. — Вряд ли вы оцените появление в вашей камере ваших любимых гермо… по кускам. Постепенно вы, конечно, соберете весь комплект. Руки, ноги, тела, головы… Им будет больно, и я гарантирую, что их смерть не будет быстрой. Но, мой дорогой Фадан, начать нам придется непосредственно с вас. Итак, диск сообщил нам, что вы пятеро получили от него учебные программы. Теперь по порядку. Что они собой представляют, и чему они вас уже успели научить?
— Погодите, — попросил Фадан. — А если, допустим, я соглашусь сотрудничать, что тогда?
— Тогда вам будет позволено оставить потомство. И после этого ваша смерть будет относительно легкой. И быстрой. Поверьте, это не так уж мало, — улыбнулся Грешер. — Вернемся к нашему первому вопросу. Что за программы?
Бакли сидел на стуле, вжавшись в спинку, а над ним нависал здоровенный мужик, одетый поверх дорогого костюма в греванскую черно-белую таргу.
— Ты отвечать будешь или нет? — грозно осведомился мужик. Бакли отрицательно помотал головой. — Будешь, будешь, куда ты денешься… А ну-ка давай говори, где научился этому? И кто надоумил антибиотики спереть?!
— Я сам, — наконец, решился Бакли.
— Саааам? — протянул мужик. — Ой, насмешил! Мы ж его смотрели сейчас, Аквиста этого. Чистые косметические швы, от дренажа след, аккуратная работа — хирургическая. Этому что, в быраспасе учат?
— Я по книжкам…
— По каким таким книжкам? — заржал мужик.
— По старым. Из библиотеки.
— Ой, не ври, там даже методик этих нет. Ты еще скажи, что шов-нитку сам придумал.
— И скажу. И придумал! И чего?
— Того, что врешь ты много, Бакли Рут. Ты упер из нашей клиники самые лучшие препараты последних поколений. Самые дорогие. Ты взял лучшие инструменты. И ты, что показательно, профессионально ими сумел воспользоваться. Абсолютно грамотно и разумно. Я бы даже сказал, мастерски. Лучше, чем наши специалисты. Поэтому я повторю свой вопрос — кто и когда тебя этому обучил?
— Никто. Я сам.
— Угу. И переворот внутриутробный ты тоже научился делать сам, — хмыкнул мужчина в тарге. — Когда все отлично знают, что до гинекологии допускаются только женщины. А ты гермо, смею тебе напомнить. Хватит лгать, отвечай, давай.
— А если не отвечу, что будет? — с вызовом спросил Бакли, и тут же об этом пожалел — мужчина сунул ему под нос пудовый кулачище.