Торжество моё длилось ровно десять минут. Столько длится перемена. Выйдя в коридор, шестиклашки вновь унюхали дух свободы и с дикими криками брызнули во все стороны играть в догонялки. Где-то жалобно зазвенело закалённое стекло.
Мак Твен писал: «…в молодости сердца эластичны и, как их ни сожми, расправляются быстро», и я только что имела счастье в этом убедиться. Дети не стали задумываться о тяжёлых проблемах общества, они знали одно: прозвенел звонок – пора текать. В этом их бесспорное преимущество перед взрослыми: умение отсеивать ненужное, тяжёлое и не грызть себя за чужие горести.
После урока я купила ещё одну пачку леденцов для горла.
Двадцать девятого апреля неожиданно выпал снег. Да еще густой такой. И влажный. Мы, учителя, прошли КПП, зашли в дежурку, стоим, инструктажа ждем, греемся. А за большим окном представление. Между отрядами установлен высокий забор, да еще и с колючей проволокой. И вот «ребятишки» по разные стороны забора снежки лепят и кидаются ими – из отряда в отряд. Это у них, значит, снежки вслепую. Размер снежков неумолимо растет, один «зритель» завис на наружном крыльце, ведущем на второй этаж барака – заинтригован, чем все кончится. И такие бои – по всей колонии.
Все имеют право на детство. Правда, не у всех оно было.
Глава 20. Всё страннее и чудесатее
Работа в тюремной школе, вне всяких сомнений, была самым удивительным опытом в моей жизни. Мало кто может им похвастаться. Хотя нет, не так. В целом, мало кто может рассказать о таком опыте, хвастаться тут нечем. Я медленно, но неуклонно деградировала от частого безделья и низкого уровня моих постоянно обновляющихся учеников. А ведь ничто не убивает российского учителя вернее, чем бездействие. Мы просто не умеем безнаказанно отдыхать, привычка пахать за троих отравляет любую халяву, ниспосланную нам судьбой. И мне пришлось утешаться тем, что у меня стало больше времени на сочинение книжки. Да ещё и люди вокруг меня не давали скучать.
Старший аркан Таро, ей-богу, показался бы скучным набором картинок по сравнению с коллекцией тех людей, что меня окружали. Вот, к примеру, Миша. Миша у нас молодец. Коренастый, накачанный, уверенный в себе парень. Миша защищал честь школы в команде по химической олимпиаде. Мы его и ещё двух таких же активистов повезли в женскую колонию на конкурс. Там наши ребята втроём изображали на сцене спецагентов, а Мише достался позывной «Красавчик». Миша всё выучил и исполнил как нужно. Тем более забавно, что с таким прозвищем.
Рассказывали про него разные истории. В места не столь отдалённые попал Михаил впервые в возрасте нежном, успев до этого отсидеть «по малолетке». Он был щуплым, но симпатичным на мордашку. Оказавшись в местах суровых и злых, он сразу понял, что если вдруг хоть на секунду потеряет бдительность, более матёрые соседи по курорту могут доставить ему серьёзные неприятности. Стал качаться. Но всё равно как-то раз услышал в свой адрес от одного из старожил: «Смотрите, какой красавчик».
Миша побледнел от злости. Надо было срочно что-то делать. Он должен был доказать этим шакалам вокруг, что унизить его не получится, что он не даст себя в обиду. Ему нужно было самоутвердиться и как можно скорее.
И тут, если так вообще можно выразиться, судьба улыбнулась Мише и встретился на его пути некий педофил, попавший в колонию совсем недавно. Долго думать не пришлось, и Михаил попросту сломал об голову новь прибывшего прямо в столовой тяжёлый стул.
Говорят, педофил остался жив. Но абсолютно перестал соображать, только слюни пускал. А Михаил отправился в увлекательное путешествие по кругам ада и ниже – изоляторы, строгие условия содержания, ЕПКТ… Пришёл оттуда весьма уважаемым человеком. И сел за школьную парту. Успел отучиться до своего освобождения. В день выхода на волю постоял на крыльце в новеньком спортивном костюмчике, помахал всем ручкой и ушёл восвояси начинать новую жизнь.
Есть у меня активист Егор. Егору уже за сорок, и учится он исключительно по собственной инициативе. Он иногда и с тетрадками помогает. Сидит уже где-то четвёртый раз. И почти каждая из судимостей загадочным образом переплетается с огородом возле дома Егора. На котором тот с маниакальным постоянством сеет то, за что у нас сажают. Тем не менее как-то раз на уроке литературы я случайно узнала, что Егор умудрился прочитать чуть ли не всего Гюго. Ему довелось сидеть некоторое время в камере, где делать было особенно нечего, и он изучил все принесённые ему книги – собрание сочинений французского классика. Так что имена Жан Вальжан, Козетта и Гаврош снова появились в моём активном лексиконе.