Он вынул сигару из ящичка, отрезал кончик и, подняв бровь, улыбнулся. Все улыбнулись в ответ: заразительность отцовского юмора, подумалось Дэнни, не зависит от того, понимаете ли вы, над чем тот шутит.
— Томас, — произнес замначальника полиции, почтительно обращаясь к младшему по званию, — полагаю, вы разъяснили ему порядок подчиненности.
Отец Дэнни зажег сигару и раскурил ее.
— Я ему объяснил: тому, кто едет на заднем сиденье экипажа, незачем видеть морду лошади. Думаю, он понял, о чем я.
Клод Месплед похлопал Дэнни по плечу:
— Твой отец отменный переговорщик.
Отец бросил взгляд на Клода; Чарльз Стидмен уселся у окна позади Коглина-старшего, а Эдди Маккенна сел слева от Дэнни. Два политика, один банкир, трое копов. Любопытная компания.
Отец произнес:
— Знаете, почему в Чикаго будут большие проблемы? Почему после Волстедова закона преступность резко рванет вверх?
Все ждали продолжения. Отец затянулся, глянул на бокал с бренди, стоявший на столе у его локтя, но не притронулся к нему.
— Потому что Чикаго — новый город, джентльмены. Пожар начисто выжег его историю, а заодно и его нравственные ценности .[26] А Нью-Йорк слишком плотно заселен, слишком беспорядочно растет, в нем слишком много приезжих. Там и сейчас-то не удается поддерживать порядок. Но Бостон, — он поднял бокал и отпил, свет заиграл на стекле, — Бостон — город небольшой, новые веяния его не коснулись. Бостон понимает, что значит общее благо, понимает естественный ход вещей, что и говорить. — Он поднял руку с бокалом. — За наш прекрасный город, джентльмены. За старую потаскуху.
Они чокнулись, и Дэнни заметил, что отец улыбается ему, скорее глазами, чем губами. Поведение Томаса Коглина менялось стремительно, и следовало почаще напоминать себе, что все это — грани одного и того же человека, всегда уверенного, что он действует во имя общего блага. Томас Коглин был слугой общего блага. Его торговым представителем, распорядителем его парадов; он шествовал в первых рядах погребальной процессии, когда хоронили павших друзей общего блага, он ободрял его колеблющихся союзников.
Но Дэнни всю жизнь задавался вопросом: что же такое это общее благо? Оно как-то было связано с верностью, с мужской честью, которая превыше всего? С долгом? Внешне это общее благо неизбежно мирилось с протестантизмом аристократии, в Бостоне именуемой «браминами», но внутренне, по своему духу, оставалось резко антипротестантским. И оно было против цветных, ибо здесь принимали как данность, что ирландцы являются настоящими североевропейцами, неоспоримо белыми, белыми, как луна в полнолуние, и ведь никто не обещал, что места за столом хватит для всех наций, главное, чтобы для ирландцев приберегли последний стул, прежде чем дверь захлопнется. А самое главное (насколько понимал Дэнни) — тем, кто публично олицетворяет «общее благо», в частной жизни дозволены некоторые отклонения от правил.
Отец спросил его:
— Слышал про Общество латышских рабочих в Роксбери? [27]
— Про «латышей»? — Дэнни вдруг заметил, что Чарльз Стидмен внимательно наблюдает за ним, сидя у окна. — Это группа рабочих-социалистов, в основном в ней русские и латышские иммигранты.
— А как насчет Народной рабочей партии? — осведомился Эдди Маккенна.
Дэнни кивнул:
— Базируются в Маттапане .[28] Коммунисты.
— А Союз социальной справедливости?
— Это что, проверка? — поинтересовался Дэнни.
Никто не ответил; все просто смотрели на него пристально и серьезно.
Он вздохнул:
— Насколько мне известно, Союз социальной справедливости — это главным образом кафешные интеллектуалы из Восточной Европы. Категорически против войны.
— Против всего на свете, — добавил Эдди Маккенна. — По большей части против Америки. Все это — большевистские «крыши», их финансирует сам Ленин. Цель — устроить беспорядки в нашем городе.
— Беспорядков мы не любим, видишь ли, — заметил отец.
— А галлеанисты? — спросил Мадиган. — Слышал о таких?
Дэнни снова почувствовал, что все изучающе смотрят на него.
— Галлеанисты, — ответил он, стараясь умерить раздражение в голосе, — это последователи Луиджи Галлеани .[29] Они анархисты, против любого правительства, любой частной собственности.
— И как ты к ним относишься? — поинтересовался Клод Месплед.
— К ярым галлеанистам? К тем, кто бросает бомбы? — уточнил Дэнни. — Они террористы.
— Не только к террористам, — произнес Эдди Маккенна. — Ко всем радикалам.