Но за шесть месяцев, прошедших со времени их отлета, они не получили ни слова одобрения, никакой помощи, ничего. Им приходилось сражаться в одиночку. Последний пленный алерон, с которым ему довелось говорить, сказал, что два флота по-прежнему лишь любуются друг на друга через границу, и Хейм этому поверил.
«Неужели они все еще не могут выйти из тупика, решая: начать войну или продолжать переговоры? — думал Хейм. — Неужели они никогда так и не поймут, что с врагом, который вбил себе в голову вышвырнуть нас из космоса, не может быть и речи о переговорах до тех пор, пока ты не докажешь, что в состоянии дать ему отпор? Боже милостивый! Со времени захвата Новой Европы прошел уже почти год!»
Черты лица на экране тронула печаль:
— Если бы нам дали хорошее вооружение, мы могли бы уничтожить вас. — Руки — тонкие, четырехпалые, двухсуставные — словно ища утешения, ласкали одну из цветущих лиан, украшавших капитанский мостик. — Для вас, человеческих существ, механизм строил сам дьявол.
«Ого! Так, значит, этот корабль был переоснащен прямо на планете, — подумал Хейм. — Пришла ли эта идея кому-то в голову из находящихся там?»
— Прекратите ускорение и приготовьтесь к абордажу, — сказал он элерону.
Затем, выключив связь, он начал отдавать команды своему экипажу. Возможность какой-нибудь вероломной попытки не исключалась.
«Лис» должен был сохранять дистанцию и выслать катер. Хейм не прочь был бы и сам принять участие в прогулке на вражеский корабль, но долг обязывал его находиться на «Лисе». К тому же, в желающих и без того не было недостатка.
«Как будто мальчишки, которые играют в пиратов… — подумал Хейм. — Что ж, сокровища, которые они захватили, и впрямь сказочные».
«Мироэт» сам по себе вряд ли представлял интерес. Алеронам Новая Европа нужна была как сильная застава, но даже это не было главным. Главной была их цель отнять планету у людей и тем самым изгнать их из всего района Феникса. Грузы, посылаемые с Эйта на Аврору, были промышленными или военными, а потому представляли из себя большую ценность. Назад ничего важного не отправлялось: гарнизон Новой Европы должен был максимально использовать все полученное, чтобы наладить производство и запуск на орбиту тех защитных средств, которые должны были сделать планету фактически неуязвимой.
И все же корабли не всегда возвращались с Новой Европы пустыми. Часть добычи, захваченная Хеймом, озадачила его. Отправлялось ли это на Алерон из чистого любопытства, или в надежде продать это когда-нибудь на Земле, или… Какова бы ни была причина, его парни не долго раздумывали, когда захватили чуть ли не вагон шампанского.
Векторы были равными. Катера устремились вперед. Хейм опустился в кресло перед главным контрольным пунктом и наблюдал за ними, крошечными яркими осколками, до тех пор, пока их не поглотила тень огромного, похожего на акулу, цилиндра, охраняемого «Лисом». Однако мысли его в это время были далеко: он вспомнил Землю, ее величественные города и мягкие небеса, Лизу, которая, возможно, выросла и изменилась до неузнаваемости, Джосселин, которая все же не совсем еще ушла из его сердца, и потом снова Новую Европу, людей, покинувших свои дома и отправившихся навстречу неизвестности, и еще Мэдилон…
Загудел зуммер внутренней связи. Хейм включил изображение. На него глянуло круглое лицо Блюмерга, одетого в боевой скафандр. Шлем был открыт. Хейм не мог понять, почему Блюмерг такой красный, то ли благодаря красноватому свету внутри корабля, то ли по какой-то иной причине.
— Абордажный отряд докладывает, сэр. — Блюмерг даже заикался от нетерпения.
У Хейма тревожно дрогнуло сердце.
— Что случилось? — резко спросил он.
— Ничего… Ситуация у нас под контролем… Но, сэр, у них на борту люди!
Глава 2
Короткий безынерционный полет вывел «Лиса» так далеко за пределы системы, что вероятность быть замеченным практически приближалась к нулю. Хейм оставил управление на попечение автоматов и объявил празднование в честь очередной победы.
Судовая столовая была полна людей. Из всей команды капера осталось только двадцать пять человек, плюс дюжина новобранцев, и хотя столовая была рассчитана на сто мест, они заполнили ее своим криком, пением, звоном бокалов — словом, тем веселым шумом, от которого дрожали переборки. В одном углу, благодушный и невозмутимый Утхг-а-К-Тхакв доставал шампанское, бутылку за бутылкой, из устроенного им самим холодильника, и, с пистолетным хлопком вышибая пробку, разливал на всех. Уже неплохо набравшись, артиллерист Мапуо Хаяши и стройный молодой колонист пустились в спор, что эффективнее: каратэ или приемы апачей. По столам стучали игральные кости, шелестели долговые расписки на добычу против обещаний пылких предложений девушек на планете в случае победы. Трио Ашанти — выпускников университета — ’исполняло боевой танец под аккомпанемент зрителей, барабанивших по кастрюлям и сковородкам. Андре Вадаж вскочил на стол и, с трудом удерживая равновесие, ударил по струнам гитары. Все больше и больше французов подпевало ему:
Это цветок, цветок прерий,
Это прекрасная роза Прованса,
Сначала Хейм от души смеялся над последней шуткой Джина Иррибарна, но потом музыка захватила его. Он вспомнил одну ночь в Бон Шанс, словно бы вновь оказался там. Вокруг сада высились крыши, черные под звездным небом, желтый свет из окон домов сливался со светом восходящей Дианы. Легкий ветерок шевелил ветви кустов, смешивая аромат роз и лилий с пряным запахом местных цветов. Ее рука лежала на его руке. Гравий похрустывал под ногами, когда они шли к летнему домику. А где-то кто-то играл на свирели, и нежная мелодия плыла в теплом воздухе, напоминая о Земле.
У Хейма защипало глаза. Он резко тряхнул головой.
Иррибарн пристально посмотрел на него. Новобранец был среднего роста, а потому рядом с Хеймом выглядел пигмеем, темноволосый, с удлиненной головой и правильными чертами лица. На нем все еще была та одежда, в которой его взяли в плен: зеленая куртка, мягкие ботинки, берет, засунутый за чешуйчатый кожаный пояс — униформа планетарной полиции, превратившаяся в форму бойца маки. На плечах поблескивали лейтенантские нашивки.
Иррибарн что-то спросил по-французски.
— А? — заморгал Хейм. Невообразимый шум вокруг, плохое знание французского языка и тот факт, что Новая Европа была уже на полпути к созданию своего собственного диалекта, были причиной того, что Хейм не понял вопроса.
— Вас что-то взволновало, — перевел свои слова Иррибарн. В прежние времена планету посещало достаточное количество людей, говоривших по-английски, и жители города в той или иной степени владели этим языком.
— О… пустяки. Воспоминания. В свое время я провел на Новой Европе несколько восхитительных отпусков. Но это было… черт побери, в последний раз я был там двадцать один год назад.
— Стало быть, вы думаете о чужаках, которые крадутся по улицам, где больше нет людей. Как мягко они крадутся, словно пантеры, вышедшие на охоту.
Иррибарн нахмурился, глядя в свой стакан, поднял его и конвульсивным жестом опрокинул в себя содержимое.
— Или, может быть, вы вспоминаете о какой-то девушке и гадаете, погибла она или прячется в лесах. Так?
— Давайте лучше снова наполним бокалы, — резко ответил Хейм.
Иррибарн положил свою руку на руку Хейма:
— Один момент, силь ву пле. Население всей планеты составляет всего пятьсот тысяч человек. Городских жителей, с которыми вы, вероятно, встречались, намного меньше. Быть может, я знаю.
— Мэдилон Дюбуаз?
— Которая раньше жила в Бон Шанс? Ее отец врач? Ну да! Она вышла за моего собственного братца Пьера. Судя по последним сведениям, которые до меня дошли, они живы.
У Хейма потемнело в глазах. Он прислонился к переборке, хватая ртом воздух, попытался взять себя в руки, но не мог унять бешеного сердцебиения.