— Что означают эти слова?
Вадаж ответил абсолютно бесстрастно:
— Человек, достойный звания человека, никогда не теряет веры в себя, если только в нем не умерла человечность.
«Молодец!» — мысленно похвалил его Хейм. Но в основном все его внимание было сейчас сосредоточено на ружьях, нацеленных ему в спину.
Они пошли по набережной в западном направлении.
— И все же, я не совсем понял, — прозвучала трель Синби, — элероны тоже не лишены чувства гордости и достоинства. Так в чем же разница?
Хейм почувствовал, что больше медлить нельзя. Момент, казалось, был довольно подходящий, во всяком случае, если попытка будет неудачной, все завершится вечной тьмой и концом страха.
Он остановился и облокотился на ограду.
— Разница, — сказал он, — объясняется в другом изречении того же поэта. — Он снова сказал по-немецки: — Я сейчас столкну этого типа в воду. После того прыгаем оба вниз.
Затем добавил алерону, переходя вновь на язык, понятный ему:
— Это… э… это трудно перевести. Но взгляните вниз, туда.
Вадаж присоединился к ним. Губы его тронула едва заметная улыбка, но он мрачно объявил:
— Стихотворение основано на высказывании из Гераклита: «Дважды в одной реке не искупаешься».
— Об этом я читал, — Синби пожал плечами. — Столь ужасные мысли встречались довольно редко.
— Видите? — Хейм положил на плечо алерона руку и легонько подтолкнул его вперед, так что Синби теперь тоже стоял, перегнувшись через ограду. Текучая поверхность приковала к себе его взгляд, гипнотизируя.
— Вот там один из основных человеческих символов, — сказал Хейм. — Река, связанная с морем, сможет затопить огромные площади суши, если эту реку запрудить. Движение, сила, судьба, само время.
— На Алероне нам это неведомо, — прошептал Синби. — В нашем мире есть одни только голые скалы.
Хейм сомкнул пальцы на его шее, а другой рукой оперся об ограду. Одно движение плечом — и, опрокинувшись через ограду, они вместе упали в реку.
Глава 8
Тяжелые ботинки тащили его вниз. Отпустив алерона, Хейм перекувыркнулся и вцепился ногтями в их застежки. Свет из зеленого стал коричневым, а затем и вовсе исчез. Вода, холодная и тяжелая, била и переворачивала его снова и снова. Долой один… теперь второй… отчаянно отталкиваясь руками и ногами, он устремился вверх. Легкие, казалось, готовы были разорваться. Преодолевая сопротивление воды, Хейм понемногу выпустил воздух через рот. Сознание начало затуманиваться.
— Ну, — подумал он. — Теперь либо дыхание, либо огненный луч.
Слегка высунув лицо из воды таким образом, чтобы только успеть набрать в легкие воздуха, Хейм краем глаза увидел набережную и снова ушел под воду.
Еще трижды он повторял этот маневр, прежде чем решить, что теперь он отплыл уже достаточно далеко, чтобы можно было рискнуть и посмотреть, где Вадаж. Стряхнув воду с волос и протерев глаза, Хейм поплыл австралийским кролем. Над одетыми в подкрашенный бетон берегами реки высились деревья, сквозь золотисто-зеленую листву которых просвечивали солнечные лучи. Иногда в поле зрения появлялись коньки крыш, но в основном над кронами деревьев сияло лишь бесконечное синее небо.
Вскоре неподалеку вынырнула из воды голова Вадажа. Хейм помахал ему рукой и поплыл дальше, пока не очутился под мостом. Это было все же хоть какое-то укрытие от преследователей. Ухватившись за опору, Хейм придал телу вертикальное положение. Через несколько секунд к нему присоединился и менестрель. Он тяжело дышал.
— Черт побери, Гуннар, ты несешься так, словно за тобой гонится сам дьявол!
— А разве нет? Хотя для нас большой плюс то, что элероны здесь не слишком-то хорошо видят. Контактные линзы спасают их глаза от слепящей яркости, но Аврора испускает гораздо меньше лучей, близких к инфракрасным, чем Эйт, а именно к этим лучам они наиболее чувствительны.
Хейм обнаружил, что подобные рассуждения на ученые темы действуют на него успокаивающе, поскольку превращают его из преследуемого животного в военного тактика.
— Тем не менее, нам все же лучше держаться под водой как можно дольше. И к тому же порознь. Знаешь старый Кви де Коквилагео? Он все еще на месте. О’кей, встретимся под ним. Будем ждать в течение часа. Если за это время один из нас не появится, другой должен считать, что его напарник погорел.
Поскольку Вадаж выглядел более усталым, чем он сам, Хейм поплыл первым. Он двигался не спеша, отдаваясь на волю течения, и добрался до устья реки в довольно хорошей форме, настолько хорошей, что сумел даже почувствовать удивление, еще раз мысленно пережив свой побег. Потом он намеренно выкинул из головы все эти мысли и, прячась под доком, просто наслаждался игрой солнечных бликов на поверхности воды, зрелищем наклоненных мачт, ласковым прикосновением прохладных струй, шершавой поверхностью пирса, за который держался, характерным плеском маленьких волн о борта судов и разнообразием окраски их корпусов. Приподнятое настроение уже начало было меняться, вытесняемое тревогой («проклятье, надо было рассказать Андре обо всем, что я знаю»), когда венгр наконец появился.
— А они не станут нас искать прежде всего именно здесь? — спросил Вадаж.
— Сомневаюсь, — ответил Хейм. — Не забудь, что они жители сухой планеты. Поэтому идея использовать воду для чего-либо кроме питья не может возникнуть у них так же естественно, как, допустим, у наквсов, которые из нее фактически не вылезают. Обрати внимание: они здесь ничего не тронули, хотя каботажный транспорт был бы весьма неплохим подспорьем для их воздушных грузовиков. Первым их предположением должно быть то, что мы как можно скорее постарались выбраться на берег, а поэтому наша задача сейчас — найти какую-нибудь лодку в рабочем состоянии.
— Ну, уж тут тебе выбирать. Я-то ведь прирожденный сухопутный житель.
— Что ж, зато я никогда не преуспевал в верховой езде, так что по части славы мы равны.
Хейм рискнул взобраться на причал, чтобы осмотреться. Он выбрал крепкое на вид прогулочное судно, типа гидрофойла, способное двигаться под водой, и трусцой двинулся к нему. Погрузившись под воду, оно будет недоступно любому из приборов, имеющихся у алеронов.
— А внутрь мы сможем попасть? — спросил из воды менестрель.
— Да, он не заперт. Яхтсмены доверяют друг другу.
Хейм отвязал швартовы, подтянул гидрофойл к понтону и, протянув руку, помог Вадажу взобраться на палубу. Они быстро спустились в кабину и задраили люк.
— А теперь займись радио, пока я проверю двигатель.
Год бездействия нанес судну не особенно большой ущерб. Более того, солнце зарядило его аккумуляторы до максимума. Правда, днище его порядком обросло, но это можно было пережить. Возбуждение охватило Хейма.
— Вообще-то, моя идея заключалась в том, чтобы попытаться найти коммуникатор в городе, передать сообщение в лагерь, а потом где-нибудь спрятаться в надежном месте и надеяться, что нас не станут искать или мы не умрем с голоду, — сказал он. — Но теперь, черт побери, мы сможем вернуться назад собственной персоной! По крайней мере, врагу будет сложно перехватить наше сообщение и послать в его источник самонаводящуюся ракету, если мы будем в море. Так что поехали.
Мотор запыхтел. Судно скользнуло прочь от суши. Вадаж озабоченно выглядывал из купола.
— Не понимаю, почему они не гонятся за нами, как бешеные? — беспокойно пробормотал он.
— Я ведь тебе уже говорил, как все получилось. Просто они еще не догадались, что мы выберем этот путь. Кроме того, у них там сейчас, наверное, суматоха, как в публичном доме по утрам в понедельник, после того, что я сотворил с Синби.
Тем не менее Хейм был рад оставить позади препятствия и погрузился в воду. Опустившись на максимально допустимую глубину, он задал автопилоту курс на юго-восток и принялся стягивать свою мокрую одежду.
Вадаж смотрел на него с благоговением.
— Гуннар, — сказал он голосом, в котором слышались слезы, — я напишу об этом балладу, и, даже если она не очень удастся, ее все-таки будут петь и через тысячу лет. Потому что твое имя будет жить очень долго.