Я расширенными глазами ответил ему, ожидая оглашения приговора. Мне повезло. Он оказался настоящим профессионалом, оттолкнулся от того, что я написал. Сказал, что есть полёт мысли, какие-то наблюдения. О недостатках не стал распространяться, сказал, что они есть у всех начинающих. Потом серьёзно спросил, готов ли я заниматься этим всю жизнь? Ведь для того, чтобы стать кем-то, надо иметь “медный зад и адское терпение!” Из моего пересохшего горла вылетело сдавленное “да”. Так я сам себе подписал приговор на всю оставшуюся жизнь, если это жизнь…. Это не жизнь, а сплошное мучение, пока внутри себя не состоишься и не перестанешь обращать внимание на критику. Вот тогда — это жизнь, и ничто и никто уже не собьёт тебя с этого пути…. А судьба у всех по-разному складывается. Через связи в издательствах…. А если таковых связей нет? Тогда беда, и — пробуксовка. Когда человек с юности занимается делом, а делу нет до него никакого дела, то он задумается: “А не бросить ли всё?” Многие благоразумные люди так и поступают. И уходят в другое дело.
Также поступил и я. Поначалу была злость на редакторов, потом — на самого себя, и — отчаяние. Я бился над рассказами, которые громили в литобъединениях конца восьмидесятых, нигде не печатали, из Литинститута приходили отказы. Посланный наудачу экспромт во ВГИК приняли. Все творческие экзамены сданы на “отлично”. Судьба подшутила надо мной, дав шанс. Перестроечное кино, коллегиальные отношения с известными кинематографистами. Казалось, только ленивый не сделает карьеры. Прошёл год и — НИ ОДНОЙ работы в мастерской сценаристов у меня не приняли. Удачно поступив в престижнейший вуз СССР, я не сориентировался. Обычное дело для начинающих: слабое представление о законах драматургии, желание больше самовыражаться и небольшой культурный кругозор. Так мне говорили, но я этого не чувствовал. Жёсткий учебный процесс и цейтнот. Запомнились надолго слова мастера, сценариста Александрова А.А., сказанные на прощание: “Я не понимаю тебя. Это либо полное графоманство, либо какой-то гениальный прорыв в какую-то другую литературу”.
Уйти-то ушёл, но магия синема уже заразила. Перечитал наших Эйзенштейна, Козинцева, Пудовкина, итальянских, французских кинематографистов. Потом взялся за предтечу — театр. Станиславский, Михаил Чехов, Таиров, Кнебель, Антонен Арто, Мейерхольд, Гротовский. Театр — это болезнь! Я ходил весь заражённый широкой демократичной фантазией и в то же время дотошной дисциплиной анализа. Разбор пьесы и последующее практическое воплощение; вхождение в образ и актёрская самоотдача; свет и грим; режиссура и лицедейство…. Это неизлечимо. И это прекрасно! Практическая режиссура увлекла сильнее монотонного высиживания за пишущей машиной. Довелось поиграть на сцене. Были и актёрские удачи, но не нашёл, похоже, своего режиссёра, согласного в то время сделать из меня суперзвезду. Я отложил лицедейство до лучших времён, утешаясь, что Луи де Фюнес стал известен лишь в старости. Но самое главное — я нащупал свой стиль. Это вышло как-то невзначай. Я просто продолжал писать в том же духе, что и во ВГИКе.
Тем временем волна личных и общественных потрясений, обрушившихся на страну, вызвала целый тайфун “разоблачительной” чернухи. И когда её стало слишком много, мне стало смешно, и я начал писать в соответствующем настроении. На нас вывалили столько негатива, что просто глупо стало лишний раз сгущать тучи. Кто-то же должен показывать людям лёгкость бытия! В то же время некая запоздалая ремесленная структура стала проникать в мои произведения, внося стройность. Мой метод — ассоциативно-парадоксальная ирония. Он действен только при определённой психофизической технике. Оговорюсь, что это лично для меня. Это сродни лицедейству. Имея план основных событий, задаёшь зрителю условия игры, затем вверяешь себя вдохновению. Тебя несёт. Главное — не останавливаться. Тогда получается. Полное доверие себе. Каждый художник знает — внутри всё есть, надо только создать условия для выхода в мир этого внутреннего опыта. Я перенёс это на свои работы. Вскоре убедился, что написанное на одном дыхании, “от пупка”, а не от головы, более всего нравится самым разным читателям. Понравилась эклектика, то есть, соединение смешного с серьёзным в самых непредсказуемых пропорциях. Сказалось влияние ВГИКа. Всё-таки я много пересмотрел учебных фильмов. Так вольно или невольно сформировался кинематографический интеллект. Основа его — сценарий. Скажу больше, в принципе каждый современный человек мыслит сценарным образом.