4я Удивительно, однако, как легкомысленно относимся мы к этому греху. Очень мало людей не запятнаны им, большинство же склонны выявлять и обсуждать пороки других. И не следует думать, что достаточно того, что мы не лжём. Ибо Тот, кто запрещает бесчестить ближнего ложью, желает сохранить его доброе имя, насколько это позволяет правда. Хотя Господь прямо запрещает посягать на него только с помощью лжи, всё же подразумевается, что Он советует не делать этого вообще. Указанием нам должно служить уже то, что мы видим заботу Господа о сохранении доброго имени наших ближних. Поэтому несомненно, что этой заповедью осуждаются всякие сплетни и хула.
Под хулой мы понимаем не порицание, которое делается с целью исправить человека, не обвинительный приговор суда, выносимый ради защиты от порока, не публичное наказание виновного с целью устрашения других, не предупреждение о порочности какого-то человека, сделанное для тех, кому необходимо о ней знать, чтобы уберечься от злодейства,— под хулой мы понимаем грязные оскорбления, источником которых являются злая воля и стремление к злословию. Более того, эта заповедь запрещает нам шутки, затрагивающие чью-то честь, запрещает язвить и глумиться, высмеивая ближних, как делают иные люди, которые получают истинное удовольствие, когда могут вогнать кого-нибудь в стыд. И человек зачастую страдает от последствий подобной распущенности.
А если мы вспомним, что Законодатель не в меньшей степени, чем над нашим языком и сердцем, властвует и над нашими ушами, то легко поймем, что стремление слушать сплетни, готовность внимать хулителям и верить их злословию запрещена нам в той же мере, как и сама хула. Смешно было бы думать, что Бог ненавидит порок злоречия, заключённый в языке, и не обращает внимания на злобу в сердце. Поэтому, если мы носим в себе истинный страх перед Богом и истинную любовь к Нему, то — насколько это возможно и необходимо и насколько этого требует любовь — приложим усилия к тому, чтобы ни слухом, ни речью не предаваться хуле и насмешкам, не давать места в наших сердцах дурным подозрениям. Но, напротив, по справедливости оценивая поступки и речи других, будем всячески оберегать честь каждого человека.
49. Десятая заповедь:
Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего [Исх 20:17].
Цель заповеди в том, чтобы в соответствии с желанием Бога наша душа была наполнена и захвачена милосердной любовью, чтобы наше сердце было очищено от всякого противоречащего ей желания. Смысл заповеди в том, чтобы нам не приходила на ум никакая мысль, способная воспламенить наше сердце вожделением, приносящим вред или ущерб ближнему. Этому соответствует положительное предписание: всякое дело, замышляемое, избираемое, желаемое и исполняемое нами, должно отвечать благу и пользе наших ближних. Но здесь возникает одна трудность. Если верно сказанное нами ранее, а именно что Господь, запрещая нам блуд и кражу, тем самым запрещает распущенность и всякое желание навредить ближнему, обмануть и обокрасть его, то кажется излишним отдельно запрещать теперь желание завладеть имуществом другого человека. Мы сумеем разрешить этот вопрос, если вспомним о существенном различии между намерением и дурным желанием. Мы называем намерением свободное согласие воли на стремление души, побеждённой искушением и поддавшейся ему. В то же время дурное желание может возникнуть без свободного выбора и согласия, когда в душе возникает смутное стремление совершить зло. В силу этого, если в предыдущих заповедях Господь желал, чтобы закон любви смирял волю, стремления и дела человека, то теперь Он желает, чтобы ему были подчинены мысли, зарождающиеся в сознании, и чтобы ни одна из них не была направлена на противоположное. Ранее Бог запретил нашим сердцам предаваться гневу, ненависти, блуду, алчности, лжи. Теперь Он запрещает нашему уму тревожить наше сердце, подталкивая его к подобным делам.
50. Бог не без оснований требует столь глубокой праведности. Кто станет отрицать правомерность того, что все душевные добродетели должны служить братской любви? А если хоть одна из них отклонилась от этого пути, то кто не согласится с тем, что сама душа порочна? Как получается, что едва в твоём сознании родилось некое намерение, способное нанести ущерб твоему ближнему, то, не принимая в расчёт остальных людей, ты ищешь исключительно собственной выгоды? Но если твоё сердце исполнено любви, то никакое подобное намерение не возникнет и в твоём сознании. Если же такие желания овладевают твоим сердцем, то, значит, оно лишено любви.
Кто-нибудь может возразить: неразумно полагать, что возникающие в мозгу и быстро исчезающие фантазии подлежат осуждению за желания, которые возникают в сердце. Я отвечу, что речь здесь идет о фантазиях, которые не просто возникают в мозгу, а захватывают вожделением также и сердце, так как мы никогда не схватываем мыслью желание или стремление, которым не было бы затронуто и воспламенено наше сердце. Поэтому наш Господь требует горячей любви к ближнему, не омрачённой ни малейшим посторонним желанием. Он требует совершенно умиротворенного сердца, которое не могло бы уколоть никакое жало, возбуждая его против Закона любви. Постичь это предписание помог мне св. Августин3 — говорю это для того, чтобы не создалось впечатления, будто это только моё собственное мнение.
а Августин. О духе и букве, XXXVI, 64 p. (MPL, XLIV, 242-243).
Хотя намерение Бога состояло в запрещении всякого дурного желания, в качестве примера Он привёл то, что влечёт и соблазняет нас чаще всего. Тем самым Он не оставляет никакой лазейки для человеческой алчности, ибо исключает её главные предметы.
Такова вторая Скрижаль Закона: она показывает нам наш долг по отношению к людям, исходящий из любви к Богу, на которой зиждется любовь к ближнему. Было бы тщетно внушать людям правила, записанные на второй Скрижали, если бы это учение не опиралось как на своё основание на страх перед Богом и на почитание Его. Люди, разделяющие эту заповедь на две*, разрывают то, что Бог объединил. Это могут увидеть все здравомыслящие читатели, даже если бы я об этом умолчал. Не имеет значения, что глагол «не желай» повторён дважды: Бог, сказав «дом», перечисляет его составляющие, начиная с жены. Из этого можно сделать вывод об их неразрывной связи и в силу этого воспринимать заповедь целиком, как совершенно справедливо делали древние евреи. Бог сразу же повелевает, что нужно не только воздерживаться от кражи и причинения вреда ближнему, не только сохранять целым и невредимым его имущество, но и не допускать ни малейшего желания, склоняющего сердце к причинению вреда другому.
| * Имеется в виду западная нумерация Декалога, в которой две первые заповеди объединены в одну, а последняя разделена на две.— Прим. перев. |
51. Теперь нетрудно увидеть, какова цель Закона. Это совершенная праведность, уподобление жизни человека чистоте Бога как образцу. Ибо наш Господь настолько полно запечатлел в Законе свою природу, что, если бы кто-то исполнил всё, что в нём заповедано, такой человек представил бы своею жизнью образ Бога. Поэтому Моисей, стремясь вложить в сознание народа Израиля главный смысл Божьих заповедей, говорит: «Итак, Израиль, чего требует от тебя Господь, Бог твой? Того только, чтобы ты боялся Господа, Бога твоего, ходил всеми путями Его, и любил Его, и служил Господу, Богу твоему, от всего сердца твоего и от всей души твоей, чтобы соблюдал заповеди Господа и постановления Его» (Втор 10:12-13). И он не уставал повторять это всякий раз, когда хотел показать цель и смысл Закона. Вот в чём состоит учение Закона: в соединении человека через святость его жизни с его Богом. Или, как говорит Моисей в другом месте, в вовлечении человека в святость Бога (Лев 19:2).
Достижение подобной святости заключается в исполнении двух повелений: любить Господа Бога всем сердцем своим, всею душою своею и всеми силами своими (Втор 6:5; 11:13) и любить ближнего своего как самого себя (Лев 19:18; Мф 22:37-39). Смысл первого повеления в том, чтобы вся наша жизнь наполнилась любовью к Богу. Из неё следует любовное расположение (dilection) к ближнему. Именно это имеет в виду апостол, когда говорит: «Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры» (1 Тим 1:5). Мы видим, что добрая совесть и вера, то есть благочестие и страх перед Богом, поставлены превыше всего, как глава. Из них выводится любовь. Безумие думать, будто Закон преподаёт лишь начатки праведности, чтобы побудить людей сделать первые шаги, а не ведёт их уже по пути совершенства. Ибо мы не можем и желать большего совершенства, нежели то, что указано в речениях Моисея и св. Павла. К чему ещё хочет двигаться тот, кто не удовлетворяется наставлениями, воспитывающими человека в страхе Божьем, побуждающими его на духовное служение величию Бога, на послушание его заповедям, на хождение его правым путём? На чистоту совести, искренность веры и любовь наконец? Поэтому вполне подтверждена правомерность нашего толкования, в котором все обязанности благочестия, веры и любви мы свели к заповедям Закона. Те же, кто задерживается на каких-то мелких деталях, словно воля Бога отражена в Законе лишь наполовину, совершенно не понимают его цели, как о ней говорит апостол.