Разговор 7-й. Об истинном человеке или о воскресении
Беседующие персоны: старец Памва, Антон, Квадрат, Друг и прочие
Друг. Слушай, Памва! Куда долго учишься!.. Уже ли ты научился Давидовому псалму?
Памва. Да, я только один псалом умею.
Друг. Один?
Памва. Одним-один…
Друг. Какой псалом?
Памва. А вот он: «Сказал сохраню пути мои!..» А больше мне не надобно. Я уж устам моим сыскал затвор и заложил.
Антон. Самая правда. Язык все тело обращает и всему голова есть.
Квадрат. Ах, Памва! Блажен ты, если не согрешаешь языком твоим. Сколь горячо сего от Бога себе просят Давид и Сирахов сын.
Лука. А прежде о чем ты говорил, Памва? Ведь ты и прежде имел язык.
Памва. Я уже древнему моему языку наложил печать.
Антон. А кто тебе его запечатал?
Памва. Кто может запереть бездну, кроме Бога?
Лука. Не худо называешь язык бездною, потому что и Давид языку льстивому дает имя потопных слов: потоп и бездна – все одно.
Квадрат. Я слыхал, что и разум премудрого потопом у Сирахова сына называется.
Друг. Речь какая-либо не иное что есть, как река, а язык есть источник ее. Но если уже тебя, Памва, Господь от языка непреподобного избавил, тогда видно, что вместо льстивого дарил тебе язык Давидов, весь день правде Божией поучающийся, силу его всему роду грядущему возвещающий.
Квадрат. Самая правда. Кто может говорить о белости, чтобы ему не была знакома черность? Один вкус, чувствует горькое и сладкое. Если кому открыл Господь узнать язык льстивый, таков вдруг узнать может праведные уста, поучающиеся премудрости.
Антон. Что такое? Вы насказали чудное. Разве не разумеет и старого языка тот, кто не знает нового?
Памва. Без сомнения. В то время покажется старое, когда уразумеешь новое. Где ты видал, чтобы кто разумел тьму, не видав никогда света? Может ли крот, скажи, пожалуйста, сказать тебе, где день, а где ночь?
Антон. Если крот не может, тогда может сказать человек.
Памва. Может ли слепой усмотреть и тебе показать на портрете краску белую?
Антон. Не может.
Памва. Зачем?
Антон. Затем, что он не видел и не знает черной. А если бы он хоть одну из противных меж собою красок мог разуметь, в то же мгновение мог бы понять и другую.
Памва. Вот так же и тут. Тот понимает юность, кто разумеет старость.
Антон. Довольно надивиться не могу, если всяк человек так родится, что не может и сего понять, что такое есть старость и юность, если не будет другой раз свыше рожден.
Памва. Свет открывает все то, что нам во тьме несколько болванело. Так и Бог один всю нам истину освещает. В то время усматриваем пустую мечту, усмотрев истину и уразумев юность, понимаем старость. Земляной человек думает про себя, что понимает будто. Но мало ли младенец видит в потемках, а того не бывало? Но воссиявший свет все привидение уничтожает. Не всякому ли знакомы сии слова: время, жизнь, смерть, любовь, мысль, душа, страсть, совесть, благодать, вечность? Нам кажется, что разумеем. Но если кого о изъяснении спросить, тогда всяк задумается. Кто может объяснить, что значит время, если не проникнет в божественную высоту? Время, жизнь и все прочее в Боге содержится. Кто ж может разуметь что-либо со всех видимых и невидимых тварей, не разумея того, кто всему глава и основание? Начало премудрости – разуметь Господа. Если кто не знает Господа, подобен узникам, поверженным в темницу. Таков что может понять во тьме? Главнейший и начальнейший премудрости пункт есть знание о Боге. Не вижу его, но знаю и верую, что он есть. А если верую, тогда и боюсь; боюсь, чтоб не разгневать его; ищу, что такое благоугодно ему. Вот любовь! Знание Божие, вера, страх и любление Господа – одна-то есть цепь. Знание во вере, вера в страхе, страх в любви, любовь в исполнении заповедей, а соблюдение заповедей в любви к ближнему, любовь же не завидует и прочее.