— Я больше не принцесса. Мария собирается снова объявить меня незаконнорожденной дочерью Генриха VIII — ей ведь надо аннулировать брак моих родителей, чтобы она сама могла выйти замуж за этого испанца. Мы все обречены.
— Вставайте. Сейчас я вас одену, и мы вместе выдержим еще одну схватку. И пусть этот королевский лекарь сам посмотрит, как плохо вы выглядите. Может, нам и удастся их убедить — ну, а если нет, я ни на шаг от вас не отойду — слава Богу, меня Мария тоже приказала доставить.
— Ах, Кэт, — вскричала Елизавета, схватившись руками за голову и дергая себя за волосы, — только бы не повторилось прежнее: допросы, подозрения. А при дворе все косятся на меня так неприязненно, как будто я в чем-то виновата!
От слуг королевы нам отвертеться не удалось. Принцесса и вправду неважно выглядела, но лекарь королевы объявил, что ехать она в силах. Хорошо хоть Джону разрешили сопровождать верхом наши раскачивающиеся туда-сюда носилки на всем пути до Лондона. Мы ползли еле-еле — семь-восемь миль за день, — но ее высочеству и это было не под силу. Ее начало рвать — возможно, от страха. Принцессе стало еще хуже, она совсем ослабела, лицо приобрело пепельно-серый оттенок и сильно отекло.
В Хайгейте, всего в пяти милях от дворца Уайтхолл, Елизавета слегла и целую неделю не могла подняться с постели. Я не на шутку встревожилась за ее жизнь, несмотря на то, что за ней ухаживали сразу три королевских лекаря. 22 февраля мы продолжили свой путь. Хотя нам и велели не открывать занавеску в носилках, в которых ехали мы обе, Елизавета отдернула ее, и все лондонцы могли видеть ее побелевшее, словно неживое, лицо с ввалившимися глазами. Даже больная и глубоко несчастная, Елизавета Тюдор не забывала использовать патетику на благо своего дела. Лондонцы громко благословляли ее, а кое-кто ругал королеву. Услышав это, я резко задернула занавеску, опасаясь, как бы такое проявление чувств не навлекло на нас мщения королевы.
Когда мы приблизились к дворцу, принцесса, кажется, немного приободрилась.
— Хорошо уже то, — прошептала она, откинувшись на подушки, — что это не Тауэр, и мы вместе, все трое.
Я чуть было не сказала: «Это историческая фраза», — но вместо этого лишь кивнула, сдерживая непрошеные слезы.
Елизавету сразу же препоручили заботам «преданных фрейлин» королевы — так мне сказали, во всяком случае.
— Нет, мистрис Эшли останется со мной, — заявила Елизавета. — Я не могу обойтись без ее услуг!
Ее просьбу не удовлетворили, и я была до глубины души тронута тем, как принцесса вцепилась в мою руку. Стражники растащили нас. Я попыталась оттолкнуть одного из них и обнять Елизавету, но меня увели прочь. Как я жалела, что с нами нет Джона, который помог бы справиться со стражниками — его послали отвести лошадей на конюшню, а уже после этого он должен был присоединиться к нам. Но теперь я и в это не верила: королева приготовила не один капкан.
— Все будет хорошо, ваше высочество! — прокричала я, когда голос Елизаветы стал отдаляться. — Все будет хорошо, ведь вы нисколько не повинны в тех ужасных преступлениях, которые приписывает вам клевета. Вы верны королеве!
Меня отвели в маленькую, но со вкусом обставленную гостиную — я помнила, что она вплотную примыкает к личным покоям королевы. Дверь за мной не просто закрыли — в замке громко повернулся ключ.
Я расхаживала по комнате и молилась. «Господи Боже, неужели меня снова бросят в тюрьму и станут подвергать допросам? Господи, только бы не в Тауэр, пожалуйста! Не надо никого из нас в Тауэр! И еще… Пожалуйста, сделай так, чтобы они не разлучали нас с Джоном».
Уж не помню, сколько времени прошло, пока я ждала, когда кто-нибудь придет за мной. В конце концов я взяла кувшин с питьевой водой, умылась с дороги, вымыла руки, а потом присела над ним, использовав вместо ночного горшка, потому что не могла дольше удерживать в себе скопившуюся жидкость. Про меня что, забыли? А что происходит сейчас с моей принцессой и с Джоном?
Дневной свет понемногу стал меркнуть. В этой комнате я не обнаружила ни свечей, ни лампы. Живот у меня сводило от голода и страха. Единственное в этой комнате окно стало заносить мокрым снегом. Они что же, собираются держать меня здесь до тех пор, пока я не сломаюсь и не стану отчаянно звать на помощь? Или все просто забыли обо мне, увлеченные попытками сломить Елизавету? А Джон? Не заперли ли его где-нибудь поблизости, как в те жуткие дни, проведенные нами в Тауэре?
Наконец из коридора донеслись до меня чьи-то голоса! Я уже хотела закричать, но тут услышала приближающиеся шаги. Потом раздался чей-то тихий властный голос. Нет, это был не мужчина. Я узнала этот голос.