— Нет, я не желаю никому заболеть оспой, даже Дадли, — пробормотала я, качая головой. — Однако что же нам-то делать?
— Тебе надо еще раз поговорить с Елизаветой. Я знаю, ты уже пробовала, но это слишком важно. А ты, как никто другой, всегда умела не только успокоить ее, но и укорить. Не сомневаюсь, что бедняга Сесил места себе не находит в Шотландии. Мне рассказывали, что он пытался уговорить Тайный совет назначить Дадли послом при каком-нибудь иностранном дворе, но «кто-то» вычеркнул имя Дадли из списка. А мне Сесил не раз говорил, что Роберту Дадли гораздо лучше будет в раю, нежели здесь.
— Бедняга Сесил, его так ловко отослали вести переговоры с шотландцами, а продлятся эти переговоры Бог знает сколько времени. Он, теперь ты, а потом и до меня очередь дойдет. Но ты прав, дорогой мой господин. Недостаточно только хмуриться да сетовать. Конечно, мне понадобится время, но я заставлю Елизавету образумиться. Клянусь райскими вратами, наша блистательная королева уже успела позабыть свои злоключения с Сеймуром!
Наши взгляды встретились. Джон снова заговорил:
— Свобода и власть, в которых ей так долго отказывали, опьянили ее. А тут еще эта болейновская кровь…
— Уж скорее тюдоровская — это Тюдорам всегда было свойственно желать того, что уже принадлежит другим. Когда что-либо останавливало отца Елизаветы, который имел множество любовниц и не обращал внимания, замужем они или нет? Этот мир несправедлив, ибо то, что позволено мужчине, для женщины запретно. И все же так заведено.
— Да кто из королев когда-нибудь правил самостоятельно? Елизавете необходим супруг, только не такой.
Джон повел меня вдоль стены к выходу, вывел в коридор. Там обнимались юные парочки, опираясь на панели или же друг на друга. Я начала было говорить Джону, что пренебрежение Елизаветы приличиями в последнее время сделалось совершенно нестерпимым, однако он лишь выругался себе под нос, притянул меня к себе и стал жадно целовать.
Едва почувствовав вкус его губ и ощутив тепло его тела, я, как всегда, унеслась далеко-далеко. Да, как мне было не понять Елизавету, не понять ее безоглядного стремления к человеку, столь горячо любимому, что ради него можно наплевать на всякую осторожность (Господи, хоть бы только не на всю Англию!).
В тот вечер, как обычно, после танцев и карточной игры, после долгого веселья, Елизавета позволила Роберту проводить ее до приемной комнаты, а затем и во внутренний покой, до самой двери опочивальни. Там она неизменно желала ему доброй ночи, потом входила в опочивальню со мной и несколькими фрейлинами, которые переодевали ее ко сну. Но сегодня за ней шла я одна, ибо всех остальных королева отослала еще около часа назад, когда сидела с Робертом у окна, купаясь в лунном свете, хихикая и перешептываясь.
Если бы я сейчас оказалась с ней наедине, то, как мне казалось, было бы самое время побеседовать серьезно. Елизавета, верно, ожидает моего возмущения из-за того, что она отослала Джона, а я вместо этого сказала бы, что ей не следует приближать к себе Роберта.
Мне было пятьдесят три года, и мои глаза видели уже не так хорошо, как прежде, но слух у меня пока что был отменный и их жаркий шепот я слышала вполне отчетливо.
— Бесс, сладенькая моя, позволь мне сегодня уложить тебя в постель, — говорил Роберт ласковым голосом. — Кэт никому не скажет.
Я прикусила язык, чтобы не сделать ему выговор.
— Неужели мой распорядитель конюшен хочет распоряжаться также и моим сердцем? — парировала Елизавета, ловко уклоняясь от прямого ответа.
— Я хочу распоряжаться как твоим сердцем, так и твоим прекрасным телом! Я люблю, я боготворю тебя, тебя одну! Будь я простым пастухом, а ты коровницей, и живи мы в деревне — нам можно было бы любить друг друга всю жизнь, ни от кого не прячась.
Я подняла глаза к небу. «Какие красивые слова (а лицо у Роберта еще красивее)», — ворчала я про себя; Роберт тем временем поднес к губам руку королевы. Я знала, что он владеет искусством обольщения, хотя старательно избегает фрейлин. Не успев поднести к губам кисть ее величества, чтобы поцеловать, как положено, тыльную сторону, Роберт ловко повернул ее к себе ладонью и стал жарко лобзать, надеясь воспламенить в Елизавете страсть. Должно быть, негодяй знал, как на нее это действует. Когда мы готовили Елизавету ко сну после расставания с Дадли, она всякий раз витала мыслями где-то далеко, глядя перед собой мечтательным взором — несомненно, ей бы хотелось, чтобы Робин помог ей снять одежды, уложил ее в постель и так далее.