— Ее величество посылает вам эти стихи, милорд, — сказала я, усаживаясь в кресло сбоку от его стола.
Роберт опустился на прежнее место. Он протянул руку и взял письмо — не с нетерпением, а скорее с опаской — и положил его перед собой, но открывать сразу не стал.
— Я его прочитаю, когда останусь один, — решил он. — Она отдает меня на съедение?
— Полагаю, это было бы возможно только после вынесения обвинительного приговора, — ответила я.
— Да… я тоже так полагаю. Значит, она прислала свою ближайшую подругу Кэт Эшли, чтобы сказать мне — что?
— Чтобы спросить: что вам известно о кончине супруги? Кто мог желать ей зла?
— Бог свидетель, — воскликнул Дадли, грохнув по столу кулаками и вскочив на ноги, — она тоже меня подозревает?! Ну, тогда я наверняка обречен!
Джон вскочил на ноги почти одновременно с Робертом, но тот безвольно повалился в кресло, и Джон тоже сел. У меня возникло искушение задать вопрос иначе, как-то смягчить его, но этот человек стал причиной боли и горя, независимо от того, был ли он повинен в смерти своей жены.
— Я не имею ни малейшего касательства к смерти Эми — ни прямого, поскольку я находился тогда при дворе, ни косвенного. Пожалуйста, уверьте в этом ее величество.
— Не сомневайтесь.
— На самом деле, я думаю так: если будет установлено, что это убийство, то его могли подстроить враги — мои или королевы, — хорошо зная, что подозрение падет на меня и даже на нее. К этому могут быть причастны мои соперники при дворе, которые не могут простить, что я благодаря милостям ее величества вознесся так высоко за столь короткое время. Или католики, которым хотелось бы видеть мертвой не Эми, а саму королеву.
— Мне думается, такое вполне возможно.
— Существует и другая вероятность, Кэт Эшли, — проговорил Дадли, понизив голос и наклонившись ближе ко мне. — Тот, кто своими предупреждениями настраивал королеву против меня, кто недавно получил имения и власть, мог нанять убийцу и разделаться с Эми, а меня поставить под подозрение, вынудив тем самым королеву отдалиться от меня. Не исключено, что это кто-то из тех, кто мог бы лишиться своего положения, если бы ее величество вышла замуж за меня, и тогда ее доверенным лицом стал бы я. Возможно, кто-то из тех, кто приближен к королеве, но на самом деле не слишком заботится о ее счастье.
У меня широко открылись глаза, а сердце так застучало, что я боялась, как бы оно не выскочило из груди. Шепотом, чтобы Джон не услышал и не набросился на Роберта, я произнесла:
— Вы… вы подозреваете меня?
— Или Сесила. А может быть, вас обоих. Я же знаю, как вы меня не любите, как вы хотите, чтобы меня прогнали. Но обвинять вас? Я только перебираю возможности, как вы и просили.
— Да вы с ума сошли! Вините в происшедшем себя самого, возможно, и королеву, но не меня.
Я поднялась, и Джон тут же подошел к нам.
— А с другой стороны, — продолжал Роберт, тяжело откинувшись в кресле, словно и не говорил ничего предосудительного, — Эми сама отправила всех слуг на ярмарку. Следовательно, она хотела остаться одна и… сделать все это сама, — тут его голос дрогнул. — Эта опухоль в груди очень ее мучила. И, конечно же, ее огорчало, что мы с ней живем врозь, хоть я и объяснял ей, что так мне написано на роду: помочь нынешней королеве и снова завоевать то место, которое занимали Дадли до того, как мы с отцом изменили королеве Марии… Черт побери, насколько я понимаю, Эми сделала то единственное, что было в ее силах, лишь бы не дать мне соединиться с женщиной, которую я всегда буду любить и с которой, вероятно, теперь никогда уже не буду вместе!
К моему изумлению, после этого взрыва чувств Дадли зарыдал, хотя и без слез. Его плечи поникли, он задыхался, как я сама минуту назад. И все же я побаивалась, что Джон, который теперь догадался, конечно, о чем говорил мне Роберт, набросится на того, кто стоит выше его рангом, и тряхнет Дадли так, что у того зубы застучат. Джон уже сжал кулаки, и я дотронулась до его твердой как камень руки, удерживая от безрассудства. Роберту же я сказала:
— Оставьте нас с Сесилом за пределами той паутины, которую вы так хитро сплели, иначе проклятье падет на вашу голову!