— Я вижу, что он изо всех сил старается снова превратить в кошмар жизнь моей сестры, поскольку она ни за что не откажется от католицизма. Я думаю, что есть только один Иисус Христос для всех, а остальное — мелочи. Почему мы не можем просто собраться все вместе на общий христианский праздник и не спорить хотя бы между собой? Всякий человек волен прислушиваться к своей душе и совести, лишь бы он хранил верность королю.
— Неудивительно, что для множества людей вы стали символом протестантизма. Если бы только английские католики знали, что и они могут вам доверять! — сказала я и поцеловала ее в макушку. — Тогда здесь был бы лучший из миров. Возможно, когда-нибудь наступит день, и вы сможете осуществить эту мечту, поддерживая советами своего брата.
Я обняла Елизавету и пожелала ей спокойной ночи, радуясь тому, что после обильных праздничных пиршеств ее формы еще больше округлились. Но у меня был и повод для печали: я ведь знала, сколько людей мерзнет и голодает в городах Англии, к тому же до сих пор горевала о том, с какой жестокостью лорд Рассел, по приказу Сомерсета, подавил восстание в Девоне, вызванное введением Книги общей молитвы. Я молилась о том, чтобы ни отец, ни другие мои родственники не были в этом замешаны и не пострадали. Как странно: чем старше я становилась, чем дольше жила вдали от Девона, тем чаще вспоминала об отце.
Елизавета повалилась на свое ложе, забросила руки за голову и вздохнула:
— Если бы у меня была хоть крупица власти, я бы посоветовала королю и Уорику не женить Робина на этой деревенской девчонке Эми Робсарт. Говорят, она принесет ему в приданое маленькое поместье, а больше ничего.
— А если это брак по любви? — неосторожно вырвалось у меня, поскольку мыслями я снова была вместе с мужем, уже нагревшим для меня постель.
Елизавета тут же вскочила и запустила в меня подушкой.
— А, ладно, — сказала она, поворачиваясь набок и натягивая на себя одеяло. — Все равно я никогда и ни за что не выйду замуж. Серьезно, Кэт.
— Ну, даже если вы в последнее время стали одеваться, как монашка, не обязательно думать так, как положено монашкам.
— В настоящей вере, новой вере, никаких монахов и монахинь нет, — напомнила Елизавета, у которой уже слипались глаза. — Мой отец и твой старый друг Кромвель разогнали их всех, а мои черные одеяния — это всего лишь игра. Робину же я все равно нравлюсь, и больше мне сказать нечего, а вот без тебя я и дня не могу обойтись, — заключила она. — Так-то вот, Кэт.
Более прекрасного рождественского поздравления я еще не слышала. Я задула несколько оставшихся свечей и вышла на цыпочках из спальни, молясь о том, чтобы для Англии и для моей Елизаветы скоро настали более спокойные, добрые времена. Но, как выяснилось вскоре, Господь Бог судил нам всем иное.
Глава четырнадцатая
— Как сегодня дождливо и ветрено! — зябко передернула плечами Елизавета; мы все собрались в гостиной. — Всюду в доме холодно и сыро, меня пробирает до костей.
Я пощупала ей лоб — не появился ли жар? Да нет, лоб не горячий.
— Когда ветер завывает, прямо как баньши, это может предвещать морозную зиму, но здесь нам будет тепло и спокойно — во всяком случае, я молюсь о том, чтобы все было именно так, — успокоила я принцессу, и мы уселись в тесном кругу, каждый на привычное место.
Всякий день, ближе к вечеру, перед ужином, мы собирались у камина и по очереди читали вслух или обсуждали все на свете: греческие трагедии, историю Англии, недавно вышедшую книгу по вопросам вероучения. Хоть я в том никому, кроме Джона, не признавалась, мне эти вечера в маленьком кругу нравились до самозабвения. Частенько мне казалось, что мы родители принцессы, а сама Елизавета (которой только в прошлом месяце исполнилось восемнадцать) — наша дочь. Том Пэрри подходил на роль дядюшки, а Бланш Пэрри, валлийка, много лет нянчившая принцессу, могла сойти за незамужнюю тетушку (она состояла в очень дальнем родстве с Томом Пэрри). Наставник Роджер Эшем казался всеведущим старшим братом, Сесил же — ныне государственный секретарь, служивший уже не Сомерсету, вновь посаженному в темницу, а непосредственно королю и Уорику, советнику его величества, — мог быть кузеном, навещавшим родню время от времени.
К сожалению, Тайный совет до сих пор не отозвал супругов Тирвитт; они оба бродили по дому, всюду заглядывали, но мы чаще всего делали вид, будто не замечаем их. Мы ведь не занимались ничем неподобающим — во всяком случае, открыто.