Он улыбнулся в ответ на мои слова и уже собирался подниматься и уходить, но в последний момент опустил взгляд на мои губы. И похоже, именно в этот момент он передумал и приглашающе коснулся их, предлагая мне начать поцелуй, но я отвернулась, просто заупрямившись, хотя была бы не против продолжения. Рихард не стал пытаться сделать это силой. Посчитав попытку неудачной, он пробормотал:
— Жаль, — и начал подниматься.
Но теперь передумала я. Он успел выпрямиться надо мной на коленях, когда я схватилась за край его камзола и потянула на себя. И он сразу откликнулся на мой жест. Он припал к моим губам, словно умрет без этого. Его ладони рухнули на шкуру по бокам от моей головы, и я целовала его так же жадно, как и он меня. Соскучилась я по этой буре безумных эмоций.
Желая наслаждаться его телом, я потянула камзол вдоль его спины, начав стаскивать, но мне было неудобно, цепи мешали. Сообразив это, Рихард, стараясь не отрываться от моих губ, сам стащил с себя камзол, а затем так же быстро расправился с рубашкой, оставшись лишь в штанах. Его ладони обрушились на мое тело и вцепились в грудь. Он тоже соскучился. Его губы так жадно целовали мои губы, шею, плечи, словно он совсем обезумел. Его пальцы, казалось, были везде, он просто не мог остановиться, да мне этого было и не нужно. Его губы впились в мою грудь, пропустив по всему телу удовольствие, словно электрический импульс, и сразу следом за этим он слегка укусил меня, вызвав ярость. Он начал опускаться поцелуями с легкими укусами по моему животу до самых ног, пока не добрался до внутренней стороны бедер. Его голова оказалась между ног, так сильно он уже опустился вдоль моего тела, и я прошипела:
— Укусишь меня — шею ногами сверну.
Вообще-то я не умела этого делать, но видела такой прием, когда наблюдала, как тренируется Ада.
В ответ на мои слова Рихард лишь хмыкнул. В следующую секунду я сообразила, что для него это прозвучало приглашением, и он укусил меня на внутренней стороне бедра. В ответ на это я зашипела — больше от негодования, чем от боли — и вцепилась ему в волосы, оттягивая оттуда, притягивая к себе. И ему это понравилось, судя по лукавой усмешке. Он выпрямился и расстегнул штаны. Начал их спускать, но теперь уже я хмыкнула и дернула его за руку на себя. Ему пришлось отпустить штаны, и чтобы не упасть на меня, опереться на шкуру рядом. Так и вышло, что его голова оказалась прямо над моей грудью, а он — у меня между ног. Наши взгляды встретились, и я усмехнулась ему в ответ такой же лукавой усмешкой, а потом быстрым жестом обвила цепь вокруг его шеи. Наверное, если бы хотел, он мог бы увернуться, но он не стал. Из-за поводка тигр меньше тигром не становится.
Он прищурился и так замер, ожидая моих дальнейших действий, и я, сжав его ногами, перекатилась вместе с ним, чтобы оказаться сверху. Наверняка здесь он мне тоже помог, сил у меня вряд ли бы хватило, но в его глазах горела такая жажда, что мне, наверное, должно было бы стать страшно. Я натягивала цепь, грозясь ему сломать ею шею, если захочу, и это его тоже возбуждало.
Я оказалась сверху, и он, глядя мне в глаза, обеими руками схватился за мои бедра, приподнимая меня, чтобы войти. Он делал это медленно, не отрывая взгляда, словно я была опасным животным, которое он не хотел провоцировать на агрессию. И я поддалась его рукам, приподнялась, позволяя ему войти, и от распиравших меня ощущений застонала, прикрыв глаза, и натянула цепь, придушив его. И это его завело еще сильнее. Его пальцы на моих бедрах резко сжались, словно он впускал когти в тушку жертвы, и он двинул бедрами так, словно пытался пробить меня насквозь. И я, разозлившись, теперь уже всерьез дернула цепью, чем вызвала у него рык и заставила вбиваться в меня сильнее и сильнее, будто это был вопрос жизни и смерти. И я сходила с ума от этой ярости, быстро подхватив эту волну, одну на двоих. Мы словно мстили друг другу за всё, что делали. Хотелось причинять боль и бесить еще и еще. И в конце — словно взрыв, апогей ярости, когда я как будто в самом деле могла сломать ему шею, а он — пробить меня насквозь.
А после, тяжело дыша, взмокшая, я вместе с цепью свалилась ему на все еще вздымающуюся грудь, слушая, как стучит, понемногу успокаиваясь, его сердце. Он обнял меня одной рукой, вторую закинув себе под голову.
Я задумчиво поскребла ногтями его грудь, удобно возлегая на ней щекой:
— А лак у меня все еще остался, — сказала я, намекая, что хоть и не убила его раньше, сделать я это все еще могу.
И в ответ на это он почему-то засмеялся, но не обидным смехом, а необычайно добрым и искренним. Никогда не думала, что могу такой услышать от него. Тот самый смех, когда человек истинно счастлив. И я улыбнулась:
— Не надо устраивать мне побег, Рихард. Я не стану бежать.
— Что за глупая гордость? — осведомился почти нежно, без привычной издевки в голосе.
— Это не гордость, — я покачала головой, неторопливо выводя ноготком узоры на его груди. — Я слышу эмоции Матери. Она оставила меня в клетке, потому что посчитала, что ради блага семьи одна особь вполне может потерпеть. И если Мать считает, что так лучше, раз она приказала мне остаться, значит, я останусь.
— О, вот даже как, — он приподнял одну бровь в ответ на мои слова, а потом притянул меня к себе и быстро чмокнул в губы. — Несмотря на это, я принес еду и одежду. Собственно, Николас полагает, что я только за этим и приходил. Ну, и конечно спокойной ночи пожелать.
Да уж, он пожелал. Но мне понравилось.
— Я в ванную хочу, — сообщила я.
И Рихард действительно позволил мне сходить в ванную, помог одеться, потом покормил и только после этого ушел.
А на следующий день со своими бумагами и чернильницей у меня в камере расположился Николас, устроив себе здесь рабочий кабинет.
Глава 18
Вспомнить себя
НИКОЛАС
Я сидел за столом в ее камере и задумчиво смотрел на очередной кусок секретной переписки между Францией и Германией. Сосредоточиться получалось с трудом, все думал о том, как помочь Каллисто. По всему выходило, что максимум, что я могу, это донести до нее, что она может и не подчиняться Королеве, но ценою тому будут вечные душевные терзания и отсутствие радости, а этого я бы ей не желал. Тогда уж лучше оставить как есть, отпустить ее из своих мыслей и смириться с тем, что она теперь любит только Королеву. Но мы не можем отпустить ее на свободу. Слишком много бед она способна причинить. Негласное, но известное всему третьему кругу правило: когда только смерть остается единственным выходом, придется к ней прибегнуть.
Мысли мои отвлек тонкий магический импульс. Тияки Сэн, смотрительница Библиотеки, просила аудиенцию. Я бросил взгляд на Кали. Она лежала на спине, прикрыв глаза, но вряд ли спала. Может, дремала, а может, общалась с Бэккер. Выражение ее лица было спокойным. Что ж, все могло быть намного хуже.
— Мне нужно ненадолго отлучиться, — тихо сказал ей я.
Если она спит — не проснется. Если не спит — услышит. Я поднялся из-за стола, не став запирать бумаги в столе. Если бы она захотела их прочитать, то могла бы, но к сожалению, сейчас у нее совсем иные ценности. Заперев ее камеру, я отправился в одно из местных помещений, где не так давно приметил крупное подходящее зеркало, и с его помощью шагнул в Библиотеку. Тияки уже ждала меня и приветственно поклонилась, как было принято в ее стране:
— Рада, что ты сумел прийти так скоро. Рихард беспокоит меня.
— Что он сделал? — уточнил я, морально подготовившись ко всему.
Похоже, я наконец узнаю, по каким делам он отлучился, не предупредив даже меня.
— Не знаю, что случилось, но он не выходит отсюда уже больше двух суток. Словно ему не нужны пища и сон. Кажется, он немного… — она долго подбирала замену слову «обезумел», что читалось у нее во взгляде, и наконец подобрала, — увлекся. Я беспокоюсь за его самочувствие.
— Ты верно сделала, что позвала меня, Тияки. Спасибо.