Клин вышибают клином. После очередной порции «конспекта» я попросил разрешения покинуть строй для выработки педагогических средств. Трагедия была несказанно удивлена, когда я направил её в сторону от строя, и сразу поняла, в чём будет заключаться моя педагогика: я никак не мог подъехать на ней к дереву, росшему в стороне от манежа.
Я человек не гордый. Спешился у ограждения манежа, привязал Трагедию и пошёл к дереву. Можно было выломать стек, культурный такой, потом привязать к нему кожаную петлю, но для этого надо надеть костюм для верховой езды и кепи. Я был в серой шинели и зелёной фуражке и поэтому выломал дрын, прямо пропорциональный моей степени зла на эту стерву.
Когда я шёл к беснующейся у ограждения Трагедии, зловеще постукивая дрыном по голенищу сапога, то даже лошади товарищей по строю старались держаться подальше от этого места.
Сев в седло, я ещё раз хлестнул дрыном по сапогу и засунул его за голенище. Жёстко взяв повод на себя, я направил лошадь в строй. Трагедия чётко выполняла все команды, держа голову чуть направо, чтобы видеть «хлыст».
Мне ни разу не пришлось воспользоваться этим педагогическим средством, но оно постоянно было со мной. С этого дня начали меняться и наши отношения. Чувство возбуждения Трагедии перед началом движения на препятствие воспринималось и мною, и я знал, в какой момент надо чуть-чуть приподняться в стременах, чтобы помочь лошади плавно перелететь через высокий забор, и мягко опуститься в седло, чтобы не повредить сухожилия у лошади и не сбить её шаг.
При выполнении гимнастических упражнений в седле Трагедия стояла ровно или помогала мне балансировать на ней. Во время перерыва Трагедия везде ходила за мной, и по утрам во время чистки приветствовала меня тихим ржанием.
А на полевой езде произошёл случай, когда Трагедия показала, что для неё представляет высшую ценность. Во время езды в строю по крутой горной тропинке под ноги Трагедии метнулась змея, вероятно, гадюка, потому что Трагедия поднялась на дыбы и тревожно заржала, всполошив всех лошадей, готовых ринуться туда, куда понесётся Трагедия.
Ситуация осложнялась ещё и тем, что на тропе некуда развернуться. Впереди и сзади товарищи, управляющие уже подчиняющимся стадному чувству лошадями. Ещё немного и лошади начнут теснить друг друга, скидывая всех вниз с тропы и освобождая себе дорогу. И генератор всего этого моя Трагедия.
На все эти рассуждения ушли доли секунды. Я выпрыгнул из седла и крепко ухватился за шею лошади. При движении Трагедии в любую сторону ей пришлось бы вначале сбросить меня со своей шеи. И Трагедия остановилась, наклонив шею, чтобы я встал на ноги, тревожно всхрапывая над моим ухом. Я гладил её по шее, нежно похлопывал и говорил разные ласковые слова о том, какая она у меня хорошая, красивая, как ею восхищаются все мои товарищи, что мы с ней ещё не поездили по чистому полю… Наконец, Трагедия успокоилась полностью, и мы продолжили спуск по горной тропе.
Преподаватель-кавалерист сказал мне потом:
— Трагедия очень переживала смену хозяина и бесилась. А вы с ней спелись славно. На своего друга-хозяина лошадь не наступит никогда и в поле не бросит. Я не завидую тому, кто будет всадником Трагедии после тебя. Лошадь, как человек, привязывается сердцем и страдает от разлуки так же, как и человек. Заходи к ней чаще, она будет рада.
Старые привязанности сменяются новыми. Это закон природы. Мы не забываем тех, кто был с нами ранее, но чувства притупляются, заставляя сердце больше волноваться при каждой встрече с новым другом. Но есть и те, кого забыть невозможно.
До окончания училища я частенько заходил в манеж, ездил и общался с Трагедией, рассказывая молодым курсантам, какая это хорошая лошадь, обещая вырвать руки-ноги тому, кто её обидит. Трагедия внимательно слушала всё это, положив свою голову мне на плечо, как бы говоря новому всаднику: «Видишь, какая я хорошая, меня любить надо!»
Всё это пронеслось в считанные секунды, и я шепнул Талии, что в следующий раз принесу ей чёрного хлеба с солью. Как бы ни была сыта лошадь, но хлеб с солью — это всё равно как шоколадная конфетка после обеда.