Будущий протоиерей, а тогда, в 1918 году, инженер Сергий Щукин, только что окончивший институт, как и многие из тогдашних специалистов, не спешил с выбором служебного поприща, не желая работать на большевиков. Еще были в обществе надежды на скорое их падение. «Мне хотелось сохранить свою внутреннюю свободу и укреплять свою духовную жизнь… — вспоминал Щукин. — Вот в эти-то дни я особенно начал думать о необходимости поехать в Оптину, чтобы посоветоваться со старцем».
Поехали втроем. «С большим трудом удалось нам попасть на товарный поезд, шедший в Калугу, потому что на пассажирские поезда невозможно было сесть. Чтобы иметь право посетить Оптину, надо было явиться в городской исполком и получить пропуск — но на этом останавливаться не буду. К вечеру мы наконец добрались до монастыря и переночевали в монастырской гостинице. Там было все еще по-старому, но посетителей ввиду тревожного времени было немного… Войдя в скит, который находился вне монастыря, мы увидели садики и домики старцев, знакомые нам по книге Быкова «Тихие приюты», а также по описанию скита в романе «Братья Карамазовы» Достоевского.
Каждый из нас, как, вероятно, и все прочие посетители Оптиной, нес в своей душе смятение, боль и неуверенность, порожденные первыми месяцами революции. Многие… искали ответа на главный вопрос: долго ли продержится советская власть?.. И многие были уверены, что оптинские старцы это должны точно знать…
К сожалению, я в свое время не записал подробностей нашего посещения отца Нектария, считал, что память моя и так сохранит эти незабываемые впечатления. Главное, конечно, сохранилось, но далеко не все. Мы посещали монастырские службы, говели, но больше всего остались в душе впечатления от встречи со старцем. Мы вошли в приемную комнату старца в его домике. Нас было человек десять-двенадцать мужчин разного звания. Через несколько минут ожидания из двери быстрыми и неслышными шагами вышел маленький, несколько сгорбленный старичок с небольшой седенькой бородкой, в епитрахили. Помолившись на образа, он благословил всех нас и начал подходить к каждому по очереди. Мы стояли цепочкой вдоль комнаты, а старец переходил от одного к другому и беседовал. Беседы были короткие, отец Нектарий редко с кем задерживался и, прерывая иногда длинные рассказы посетителя, спешил с ответом, ответы его были быстры и немногословны, после чего он сразу переходил к следующему по очереди.
Меня более всего поразила манера, с которой отец Нектарий беседовал со всеми: он подходил к собеседнику, не глядя на него становился около него несколько боком, вполоборота, и наклонял к нему ухо, как будто плохо слыша или просто давая возможность говорившему не слишком громко излагать свои нужды. Слушая его, отец Нектарий смотрел куда-то вниз, и создавалось впечатление, что он слушает вас не ухом, а каким-то другим, внутренним органом восприятия, что ему, собственно, важны были не самые слова, а нечто другое, скрадывающееся в вашей душе, что старец и старался уловить…
Когда отец Нектарий подошел ко мне, я начал как можно короче объяснять ему мое положение, но, как часто бывает в таких случаях, краткости и ясности у меня не получалось. Я попытался объясниться получше, но старец, уже как бы поняв меня, начал говорить сам. Как я уже упоминал, мои трудности заключались в том, какую выбрать службу и чем руководствоваться при этом. А отец Нектарий ответил мне примерно так (подлинных слов не помню, но смысл их таков): «Да, да, служите, конечно… вы ведь человек ученый. Но только не гонитесь за большим… а так, понемножку, полегоньку…»
Вот и все — и он перешел к следующему. На первых порах мне даже показалось, что я не получил никакого ответа на мои нужды, вернее, я ожидал от старца чего-то большего, чем эти простые слова… Но я вспомнил, что старцы очень часто отвечают не прямо, а иносказательно, заставляя вдумываться в истинный смысл ответа. Действительно, размышляя далее над его ответом, я вскоре убедился, что получил вполне ясный и определенный ответ на мои сомнения. А поняв это, я сразу почувствовал в душе необыкновенную легкость, радость и покой, вся запутанность и противоречивость окружающей революционной обстановки перестала существовать, а мои личные проблемы стали просты и ясны. Таковы же были и ощущения моих спутников. Оба они возвращались домой свободными и укрепленными, хотя, в сущности, они получили тоже не тот ответ, которого искали. Старец, например, никому не подал ни малейшей надежды на то, что новая власть скоро кончится. Напротив, отец Нектарий многим говорил о необходимости терпения, молитвы, подготовки к еще большим испытаниям… Но тем не менее общее состояние у всех возвращавшихся от него было бодрое и радостное. Мы возвращались из Оптиной, чтобы попасть опять в хаос большевистской революции, но все воспринималось нами совсем иначе. И мне вспоминались слова Евангелия: «Не бойся, малое стадо!» (Лк 12, 32). Такое впечатление от беседы со старцем еще более укрепилось во мне после возвращения в Москву и осталось прочно вошедшим в мою жизнь. Вся моя последующая жизнь послужила непрерывным доказательством мудрости совета отца Нектария».