Ольга Николаевна больше всего напоминала отца. Более уверенную в себе Татьяну Николаевну, привязанную к матери, младшие дети называли «гувернанткой». Мария Николаевна была жизнерадостной, но c ленцой, а Анастасия Николаевна очень озорной и всегда всех смешила. В течение последующих пяти лет Гиббс не занимался с Цесаревичем Алексеем Николаевичем.
Три старшие сестры были просты во вкусах и сообразительны, когда знали, что нужно сконцентрироваться. В целом, отношения с ними складывались легко. Английским языком они раньше занимались с учителем-шотландцем[25], и именно этот акцент Гиббсу предстояло исправить. Дисциплина в присутствии фрейлины должна была строго соблюдаться, говорить следовало осторожно. С первой серьезной проблемой Гиббс столкнулся, когда начались занятия с Анастасией Николаевной. Все еще худощавая (вскоре она начала расти очень быстро), стремительная в движениях, с глазами, в которых светился ум, она обладала прекрасной выдержкой и полностью владела своей мимикой. Такого он не встречал ни в одном ребенке. Гиббс помнил курс детской психологии, прослушанный в Кембридже, и старался использовать как можно больше описанных в нем новаторских методов, но они не спасали от неукротимых и зачастую внезапных проявлений ее нрава. Однажды после сорванного урока он отказался ставить ей пятерку. На минуту он с интересом задумался, что же может произойти. Затем Анастасия Николаевна решительно вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась с одним из тех искусно составленных букетов, которые всегда стояли в приемной. «Мистер Гиббс, — с торжествующим видом произнесла она, — Вы измените оценку?»
Секунду подумав, англичанин отрицательно покачал головой. Гиббс описал этот случай много лет спустя в письме от 1928 года Великому князю Александру Михайловичу, зятю Императора, жившему тогда в Париже[26].
Одно утро особенно запомнилось Гиббсу. Накануне вечером в Царском Селе давали детский костюмированный бал. Гиббс, во фраке и с белым галстуком, ждал за письменным столом прихода Анастасии Николаевны. Когда она вошла в комнату, ее лицо было черным, как у трубочиста. С собой она принесла маленькую золотую лестницу, которую положила рядом в ожидании начала урока. Гиббс, решивший не обращать на это внимания, собирался начать говорить, когда внезапно услышал смех за большой двойной дверью в конце комнаты. Дверь распахнулась, и вошли три старшие Великие Княжны со своей матерью. Императрица, казалось, была в ужасе. «Анастасия! — повысила голос Александра Федоровна. — Иди и приведи себя в порядок!» Трубочист кротко исчез. Когда она вернулась, с лицом, красным, как рак, от оттирания, золотая лестница все еще лежала рядом с ее партой, но все предпочли сделать вид, что ничего не заметили, и урок продолжился в присутствии Императрицы. Через много лет у Гиббса появится повод вспомнить это утро.
Вскоре он узнал индивидуальные черты характера каждого члена семьи и придворных. Императора Гиббс видел редко. Когда он встречал Императрицу, она казалась ему красивой, величественной. Александра Федоровна держалась настолько скромно, насколько это было возможно в ее положении. Несмотря на великолепие Царского Села, казаков конвоя, этикет, многочисленную прислугу, атмосфера Александровского дворца чем-то напоминала атмосферу английского загородного дома, и такая обстановка удивительным образом подходила Императорской семье. (Хотя готовили плохо, это никого не беспокоило, и меньше всего Императрицу.) Для учителя английского языка месяцы пролетали быстро. В рабочие дни Гиббс либо отправлялся в Царское Село, где давал, по меньшей мере, два урока, либо оставался в Санкт-Петербурге и уделял время другим профессиональными обязанностями. Гиббс жил все той же упорядоченной жизнью, вел подробные счета (внося в них каждую копейку) и общался с соотечественниками. Заниматься с царскими детьми становились все легче по мере того, как они узнавали и принимали Гиббса. Его овдовевший и вышедший на пенсию отец был рад узнать, что Чарльз занимает такое ответственное положение при дворе.
В 1913 году Императрица попросила Гиббса начать занятия английским языком с девятилетним Цесаревичем, который до того времени не желал произносить на этом языке ни единого слова. Незадолго до того Пьера Жильяра, швейцарца, который с 1906 года преподавал Великим Княжнам французский язык, также попросили приступить к занятиям с Алексеем Николаевичем[27].
Этот мальчик с золотисто-каштановыми волосами (официально — Великий Князь Алексей Николаевич, наследник престола) со временем должен был унаследовать обязанности своего отца. С того дня, как Император стал преемником Александра III, он пережил ряд серьезных политических кризисов в качестве главы дома Романовых или, по словам Мориса Баринга[28], «…последнего монарха из династии, родившейся под несчастливой звездой, Помазанного Императора, по праву помазанника Божия, от ледяных просторов Арктики до Аральского моря, от Варшавы до стен Татарии».
25
Имеется в виду учитель английского языка М. Конрад (1891–1961), родом из Шотландии. — Прим. ред.
27
Пьер Жильяр вспоминал: «В начале сентября 1912 года Царское семейство отправилось в Беловежскую Пущу, где провело 15 дней, после чего отправилось в Спалу (в Польше) на более продолжительный промежуток времени. Там в конце сентября я и г. Петров присоединились к Царскому семейству. Вскоре после моего приезда Императрица сообщила мне, что она желала бы, чтобы я начал заниматься с Алексеем Николаевичем. Я дал ему первый урок 2 октября в присутствии его матери. Ребенок, который в то время был восьми с половиною лет, не знал ни одного слова по-французски, и я встретил при первоначальных моих с ним занятиях значительные затруднения. Мое преподавание вскоре было прервано, потому что Алексей Николаевич, который с самого начала показался мне больным, действительно должен был вскоре лечь в постель» (Жильяр П.
28
Баринг, Морис (1874–1945), английский писатель-драматург, поэт, романист, переводчик, эссеист, автор книг о путешествиях и военный корреспондент. После неудачного начала дипломатической карьеры много путешествовал, в том числе по России. Автор перевода на английский язык воспоминаний графа Бенкендорфа, вышедших в Лондоне в 1927 г.