Он налил мне немного виски, наполнил свой стаканчик до краев и, не садясь, отхлебнул большой глоток.
Его нельзя было назвать пьяным, но чувствовалось, что он под хмельком. В колледже поговаривали, что он пьет в одиночку; но друзей у него не было, жил он замкнуто, и никто не знал о нем ничего определенного. Да про него особенно и не говорили: по-видимому, он был слишком суровым и неинтересным человеком, чтобы возбуждать о себе какие-нибудь толки. Его угрюмая внушительность служила ему надежной защитой от сплетен.
- Мне хотелось спросить вас, довольны ли вы результатами предвыборной борьбы, - сказал я.
- Разумеется, нет, - ответил Деспард. - Будущее колледжа представляется мне необычайно мрачным.
- Еще не поздно... - начал я.
- Поздно, давно поздно, - перебил меня Деспард.
Я заговорил о наших кандидатах, но Деспард-Смит опять прервал меня, и на мгновение мне показалось, что его можно будет переубедить.
- Джего принес себя в жертву нашему сообществу, - сказал он. - Именно так и должны поступать работники колледжа. А Кроуфорд всю жизнь думал только о себе и поэтому, стал выдающимся ученым. Если ректором у нас будет выдающийся ученый, престиж нашего колледжа, безусловно, возрастет. Но никто не понимает, как опасно возводить в ректоры большевика.
Он назвал большевиком Кроуфорда - типичного либерала из академических кругов, но мне было некогда изумляться: подбадриваемый вспыхнувшей надеждой, я принялся торопливо перечислять достоинства Джего, которых не было у Кроуфорда, однако Деспард прервал поток моего красноречия: уставившись на меня воспаленными, красноватыми глазами, он сказал:
- Наши коллеги сами во всем виноваты. Я предупреждал их, но они всегда поступали по-своему. Наш колледж ждет к-катастрофическая будущность. Я предупреждал их, когда они решили избрать в ректоры Ройса. Но им не было дела до моих советов, и они вступили на очень скользкую дорожку. - Деспард сунул палец под жесткий от крахмала воротник сутаны и тут же со щелчком выдернул его. Он сказал прокурорским тоном: - Им следовало возложить это бремя на меня. Но они отговорились тем, что я неизвестен в научных кругах. Вот как они отблагодарили меня за тридцатилетнее жертвенное служение нашему колледжу.
Я успел пробормотать всего несколько слов: он залпом осушил свой стаканчик и, злобно посмотрев на меня, продолжал:
- Моя жизнь сложилась неудачно, Элиот. Счастливой ее никак не назовешь. Никто не оценил моих заслуг перед нашим сообществом. Это постыдная для колледжа история. Если я открою людям, как несправедливо ко мне здесь относились, наш колледж вызовет всеобщее негодование. Когда я оглядываюсь на прожитую жизнь, она представляется мне сплошной цепью неудач. И виноваты в этом мои коллеги.
Если бы Деспард-Смит просто жаловался на жизнь, ему можно было бы посочувствовать. Но этот семидесятилетний, в одиночку пьющий старик не жаловался: он обвинял. "Моя жизнь сложилась неудачно", - сказал он, сказал не жалуясь, а именно обвиняя, с твердой уверенностью в том, что он имеет на это право.
- И теперь вы помогаете им выбрать в ректоры Кроуфорда? - спросил я.
- Им следовало возложить это бремя на меня еще десять лет назад, ответил Деспард. - Тогда колледж был бы сейчас совсем другим.
- А вам не кажется, что взгляды Джего созвучны вашим?
- Джего справился с обязанностями старшего наставника гораздо лучше, чем я предполагал, - сказал Деспард-Смит. - Но у него нет деловой хватки.
- По-моему, это вовсе не значит...
- У Ройса тоже не было деловой хватки, но они его выбрали, - проговорил Деспард.
- Я все же не понимаю, почему вы поддерживаете Кроуфорда.
- Он создал себе имя, а это очень важно для ректора. Меня бы они не избрали, потому что я неизвестен в научных кругах. А Кроуфорд - известен. Тут уж никто не сможет возразить. А если им не понравится, как он руководит колледжем, что ж, в течение ближайших пятнадцати лет им волей-неволей придется его терпеть.
Он валил себе еще виски, но мне на этот раз выпить не предложил.
- Могу сказать вам, Элиот, что мне нравится Джего. Если бы в ректоры выбирали за душевные качества, я без колебаний предпочел бы его Кроуфорду. Но Кроуфорд создал себе имя. А Джего не сумел. Он принес себя в жертву нашему сообществу. Когда человек соглашается занять в колледже какой-нибудь административный пост, он обрекает себя на жертву. Никто не оценит его заслуг перед колледжем. Джего ждет тяжкая расплата за его жертвенное служение нашему сообществу. Ему, как и мне, предстоит узнать, что такое человеческая неблагодарность.
Моя надежда угасла. Зато теперь я понял, почему Деспард с самого начала поддерживал Кроуфорда, "большевика". Ему импонировал успех; он мрачно восхищался удачливыми людьми и очень любил власть. Он с удовольствием стал в свое время казначеем, хотя и считал теперь, что "принес себя в жертву". Но его не избрали ректором, и он до сих пор не мог этого забыть - старая рана кровоточила вот уже десять лет. Не тогда ли - десять лет назад начал он коротать свои одинокие вечера с бутылкой виски?
По роковому для Джего стечению обстоятельств Деспард видел в нем наследника своих неудач. Ему нравился Джего, он, вероятно, мечтал о дружбе, но не умел сделать первого шага к сближению. И вот обнаружив, что Джего может стать его товарищем по несчастью, решил добиться этого любой ценой - именно потому, что тот ему нравился. Джего должен был принести себя в жертву. Деспард думал о своей "неудачной" жизни, предполагал, что Джего ее повторит, и ощущал в душе садистскую привязанность к собрату по неудачам.
41. РАЗГОВОР О ЗВЕЗДАХ
Теперь нам оставалось только ждать. Мы с Роем считали, что больше ничего сделать не можем, но нас измучила то затухающая, то вспыхивающая надежда. В принципе - если мы правильно предугадали намерения Гея потенциальным большинством голосов по-прежнему располагал Джего. Однако все могло измениться в любую минуту: выборы приближались, а мы до сих пор ничего не знали наверняка. Нам очень хотелось выяснить, что теперь собирается предпринять Кристл, - ведь его затея с оппозиционной группой провалилась, и он должен был проголосовать за одного из основных кандидатов. Он молчал, и мы считали, что это хороший признак: дурные вести не лежат на месте. Восемнадцатого декабря, за сорок восемь часов до выборов, ничего нового не произошло. Я не виделся ни с Брауном, ни с Кристлом, но зато получил Браунову записку - его слова во время разговора со мной и Роем звучали гораздо резче, чем витиевато-вежливый письменный отказ баллотироваться в ректоры, посланный всем членам Совета. "Безмерно гордясь тем, что меня упомянули как возможного кандидата на должность ректора, - писал Браун, - и выражая искреннюю благодарность друзьям, я тем не менее должен уведомить всех коллег о моем твердом решении отказаться от соискания этой почетной должности".
Никаких других известий я в этот день не получил и надеялся, что предвыборная кампания завершена.
Вечером ко мне зашел Джего.
- Ну, как, не слышали чего-нибудь новенького? - бодро спросил он, однако в его обведенных темными кругами глазах таилась мучительная тревога.
- Решительно ничего, - ответил я.
- Обязательно скажите, если что-нибудь услышите, - уже не скрывая тревожной подозрительности, попросил он. - Сразу же. Я и так-то весь извелся, а тут еще приходится гадать, откровенны с тобой твои друзья или нет.
- Скажу непременно, - пообещал я.
- Вам, наверно, смертельно надоели мои расспросы. - Он улыбнулся. - Но у вас в самом деле нет никаких новостей? Я сегодня всю ночь думал о загадочном поведении некоторых наших коллег...