В сорок пятом, году великих перемен, вновь засверкали ножи в руках у мясников, блеск их был опасным, угрожающим, но вместе с тем и веселым в некотором роде. «Мы опять в состоянии разделать любую тушу до мельчайших подробностей!» – сказал Никола Тимша в своей знаменитой речи. «Мы опять в состоянии вернуться к любимому занятию, делу разделки!» – подхватили лучшие представители этой очень нужной профессии. Товарищи из Двадцать первой сербской во главе со Строгим принялись покашливать, потом Строгий спросил: «А враги народа в лице Адольфа Гитлера и других? – Строгий на минутку умолк, после чего продолжил: – Вы готовы разделать на мерзкие и гнусные куски последних представителей фашистского вермахта в облике исторических личностей?» – «Мясо есть мясо! – ответили мясники, затачивая свои довоенные тесаки марки „Золинген", после чего продолжили: – Мы всего лишь послушные ремесленники в настоящий исторический период!» Строгий сказал: «Отлично!» Но дедушка возразил: «Одно дело война, а другое – пища! – и добавил: – Не стану я глодать Германа Геринга вместо поросячьей ножки, чтоб вы знали!» Дядя спросил: «А тебя что, заставляют?» Мама сказала: «Чтоб ты всегда таким крепеньким был! – и добавила: – Если б ты только знал, чего ты только не едал в черные дни оккупации!» Отец восстал из легкого кайфа и спросил: «В чем дело?» Мама продолжила: «Да-да, и не удивляйся!» Я сказал: «Это в порядке вещей!» Сначала мне дали по шее, потом отец сказал: «Сейчас все сблюю, что в войну ел!» Дедушка принялся дразнить: «Давай посмотрим, как у тебя получится!» Мама сказала очень спокойно: «Нет зверя, который не прошел бы через нашу мясорубку!» Уклонившись от следующей затрещины, я сказал: «Счастье, еще, что мы не евреи, которые половину животных не смеют есть под страхом религиозной смертной казни!» Отец заявил: «Тьфу, тьфу и тьфу!» Дядя сказал: «Чего удивляться-то, может, и детишек ели, кто знает!» Мама в ответ замахала руками: «Боже упаси, не было этого!» Дедушка строго спросил: «Почем знаешь?» Мама ответила: «Уж я-то знаю психологию мясников, с которыми общаюсь на рынке всю жизнь!» Тетки заявила «Хорошо, что мы не любим мясо, лишь изредка и по праздникам!» Дядя ответил им: «Оттого вы такие и есть!» Они вздохнули: «Что ж делать!»
В сорок пятом, спустя столько лет опять скоромном году, люди вспоминали постные дни оккупации, блюда, которые пробовали, мясо в тех блюдах, которое, как выяснилось, было фальшивым. Я заявил: «У нас в школьной коллекции были все составные части курицы из гипса! – и добавил: – Пару дней тому назад я видел на улице руку танкиста, настоящую, но без тела!» Мясники говорили: «Только прикажите, и мы тут как тут!» Мясники опять принялись точить свои сверкающие ножи, очень удобные в употреблении. Дядя спросил: «А что, правду говорят, что четницкие палачи обучались в довоенных мясных лавках, а потом перешли на живую силу, то есть на людей?» Никола Тимша, король мясников, воскликнул: «Боже сохрани! – и добавил: – Мы с ними ничего общего не имеем!» Дядя спросил у мясников: «А вам никогда не снится, скажем, как вы режете здоровенную свинью, а она вас умоляет: „Не надо, братец!" – или что-то в этом роде?» Мясники ответили: «Никогда!»
Мы очень часто беседовали о мясе, незаменимой материи для поддержания жизни, но почти никогда не ели его. Мы знали все о частях тела животных, но использовали эти сведения не в целях пропитания, а скорее просто как абстрактное знание. Мы прекрасно знали, из чего состоит свиной окорок, но в те годы видели его только один раз – в пьесе «Злопамятный мясник!», причем окорок был из раскрашенного папье-маше. У нас были консервы, на которых было написано на американском языке: «Мясо!» – но внутри было нечто совсем иное. Дядя рассматривал старый анатомический атлас с изображением говяжьей ноги с ободранной кожей, дедушка спросил: «Это что, карта поверженной Германии?» Дядя ответил: «Да, а вот это Берлин!» – показав при этом точку, в которой следовало находиться бычачьим гениталиям. Все мы жаждали – в первую очередь свободы, а потом мяса, настоящего. Все мы были мясоеды, только тетки числились в основном вегетарианками, потому что любили овощи тоже. Отец сказал про овощи: «Я эту траву видеть не могу! – и добавил: – Мясо лучше всего впитывает алкоголь, чтоб вы знали!» Дедушка подтвердил: «Точно, особенно человечина, и в первую очередь твоя!» Я больше всего любил куриную ножку, но первым за нее всегда хватался дядя. Я очень любил куриную печенку, но ее воровали еще в лавке, а нам подсовывали уже полупотрошеную курицу. Я любил панированный шницель, дядя говорил: «Это шницель по-венски, о чем ты понятия не имеешь!» Все это было до войны, а во время войны и непосредственно после нее мы только разговаривали о мясе. Во время войны единственным мясом была конина, немного кисловатая, как и то мясо из рассказа об отрезанной ноге нашего соседа, попавшего под трамвай. Мясо появлялось и в других выражениях, например: «Мое сердце – открытая рана!» – или: «Выскоблили на четвертом месяце – живое мясо!» – это были мамины слова, они сопровождались, как правило, глубокими вздохами. Дедушка сказал: «Сейчас всех фрицев провернут через мясорубку, причем ручку будет вертеть маршал Жуков лично!» Мама сказала: «Я слышала, что Павелич ел суп только из человеческих глаз, а Гитлер – только мясо с попок маленьких детей!» Дядя сказал: «Мало ли что болтают, на самом-то деле они жрали только телятину, которой лишили нас и все остальные народы Европы!» Все, что здесь написано, изложено по памяти, в памяти больше всего места заняли нищета, ужасы войны, необъяснимое состояние, в котором не едят, во беспрерывно говорят о еде. В голод важнее всего нехватка хлеба, потом мяса любого сорта. Отец говорил: «Главное – мы сохранили свои кости!» Дядя выждал, когда немцев изгнали, после чего заявил: «Пусть они меня поцелуют в филейные части!» Эти слова касались нас самих, того, что находилось под нашей кожей, в нашей собственной крови. Прорабатывая эту тему, я постоянно держал в уме разницу между нашим собственным мясом и тем, которое мы использовали в качестве пищи, хотя эта разница в прошедшей войне учитывалась далеко не всеми. В качестве доказательства могу опять привести случай с русским сержантом, его ногой, а также другие случаи. В каждом почти ремесле кроется нечто опасное, почти бесчеловечное. Профессия мясника – одно из таких ремесел, хотя в остальном – весьма почтенное занятие. Это все знают.